Уже восемь дней Карл был пригвожден к постели лихорадочной слабостью,
перемежавшейся сильными припадками, похожими на падучую болезнь. Иногда во
время таких припадков он испускал дикие крики, которые с ужасом слушали
телохранители, стоявшие на страже в передней, и которые гулким эхом
разносились по древнему Лувру, уже встревоженному зловещими слухами. Когда
припадки проходили, Карл, сломленный усталостью, с потухшими глазами,
падал на руки кормилицы, храня молчание, в котором чувствовалось
одновременно и презрение, и ужас.
Рассказывать о том, как мать и сын, не поверяя друг другу своих
чувств, не только не встречались, но даже избегали Друг друга;
рассказывать о том, как Екатерина Медичи и герцог Алансонский вынашивали в
уме зловещие замыслы, - это все равно что пытаться изобразить тот
омерзительный клубок, который шевелится в гнезде гадюки.
Генрих сидел под замком у себя в камере, и на свидание с ним, по его
личной просьбе к Карлу, не получил разрешения никто, даже Маргарита. В
глазах всех это была полная немилость. Екатерина и герцог Алансонский
дышали свободнее, считая Генриха погибшим, а Генрих ел и пил спокойнее,
надеясь, что о нем забыли.
Ни один человек при дворе не подозревал об истинной причине болезни
короля. Мэтр Амбруаз Паре и его коллега Мазилло, приняв следствие за
причину, нашли у него воспаление желудка, и только. Вследствие этого они
прописывали мягчительные средства, лишь помогавшие действию того особого
питья, которое назначил королю Рене. Карл принимал его из рук кормилицы
три раза в день и оно составляло основное его питание.
Ла Моль и Коконнас находились в Венсенне в одиночных камерах под
строгим надзором. Маргарита и герцогиня Неверская раз десять пытались
проникнуть к ним или по крайней мере передать им записку, но все было
тщетно.
Однажды утром Карл, которому становилось то лучше, то хуже,
почувствовал себя бодрее и пожелал, чтобы к нему впустили весь двор,
который, по обычаю, являлся к королю каждое утро, хотя вставания теперь не
было. Таким образом, двери отворились, и все могли заметить - по бледности
щек, по желтизне лба цвета слоновой кости, по лихорадочному блеску
ввалившихся и обведенных черными кругами глаз - то страшное разрушение,
какое произвела в Карле неведомая болезнь, поразившая молодого монарха.
Королевская опочивальня быстро наполнилась любопытными и корыстными
придворными.
Екатерину, герцога Алансонского и Маргариту известили о том, что
король принимает.
Все трое пришли порознь, один вслед за другим. Спокойная Екатерина,
улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита..
Екатерина села у изголовья сына, не заметив взгляда, каким он ее
встретил.
Герцог Алансонский встал у изножия кровати.
Маргарита оперлась на стол и, посмотрев на бледный лоб, исхудалое
лицо и ввалившиеся глаза брата, не могла удержать ни вздоха, ни слез.
Карл, от которого ничто не ускользало, увидел ее слезы, услышал ее
вздох и незаметно сделал Маргарите знак головой.
Благодаря этому едва заметному знаку лицо несчастной королевы
Наваррской прояснилось - Генрих ничего не успел, а быть может, и не
захотел сказать ей.
Она боялась за мужа и трепетала за возлюбленного.
За себя она нисколько не опасалась:, она слишком хорошо знала Ла Моля
и была уверена, что может на него положиться.
- Ну как вы себя чувствуете, мой милый сын? - спросила Екатерина.
- Лучше, матушка, лучше.
- А что говорят ваши врачи.?
- Мои врачи? О, это великие ученые! - разразившись хохотом, сказал
Карл, - По правде говоря, я получаю величайшее удовольствие, когда слушаю,
как они обсуждают мою болезнь. Кормилица! Дай мне попить.
Кормилица принесла Карлу чашку с обычным его питьем.
- Что же они дают вам принимать, сын мой?
- Ах, сударыня, да кто же знает, что они там стряпают? - ответил
король и с жадностью проглотил питье.
- Было бы превосходно, - заговорил Франсуа, - если бы брат мог встать
и выйти на солнце; охота, которую он так любит, подействовала бы на него
как нельзя лучше.
- Да, - подтвердил Карл с усмешкой, разгадать значение которой герцог
был бессилен, - только в последний раз она подействовала на меня как
нельзя хуже.
Карл произнес эти слова таким странным тоном, что разговор, в котором
не принимали участия присутствующие, на этом оборвался. Карл чуть кивнул
головой. Придворные поняли, что прием окончен, и вышли один за другим.
Герцог Алансонский сделал движение, чтобы подойти к брату, но
какое-то непонятное чувство остановило его. Он поклонился и вышел.
Маргарита схватила исхудавшую руку, которую протягивал ей брат,
стиснула ее, поцеловала и тоже ушла.
- Милая Марго! - прошептал Карл.
Одна Екатерина продолжала сидеть у изголовья. Оставшись с ней
наедине, Карл отодвинулся к проходу между стеной и кроватью с тем чувством
ужаса, которое заставляет нас отступить перед змеей.
У Карла, которому многое объяснили признания Рене и, быть может, еще
больше размышления в тишине, не осталось даже такого счастья, как сомнение.
Он отлично знал, отчего он умирает.
И потому, когда Екатерина подошла к его постели и протянула ему руку,
такую же холодную, как ее взгляд, он вздрогнул от страха.
- Вы остаетесь, матушка? - спросил он.
- Да, сын мой, - ответила Екатерина, - мне надо поговорить с вами о
важных вещах.
- Говорите, - сказал Карл, отодвигаясь еще дальше.
- Государь! - заговорила королева. - Вы утверждали сейчас, что ваши
врачи - великие ученые...
- Я и сейчас это утверждаю.
- Но что же они делают с тех пор, как вы заболели?
- По правде говоря, ничего... Но если бы вы слышали, что они
говорили... Честное слово, стоит заболеть ради того, чтобы послушать их
лекции.
- В таком случае, сын мой, вы позволите мне сказать вам одну вещь?
- Ну конечно! Говорите, матушка.
- Я подозреваю, что все эти великие ученые ничего не понимают в вашей
болезни.
- В самом деле?
- Быть может, они и видят следствия, но причина им непонятна.
- Возможно, - сказал Карл, не понимая, к чему клонит мать.
- Таким образом, они лечат симптомы, вместо того чтобы лечить болезнь.
- Клянусь душой, по-моему, вы правы, матушка! - воскликнул изумленный
Карл.
- Так вот, сын мой, - продолжала Екатерина, - мое сердце и благо
государства не могут вынести, чтобы вы болели так долго, а кроме того,
болезнь может в конце концов тяжело повлиять на ваше душевное состояние, -
вот почему я собрала самых сведущих ученых.
- В медицинской науке?
- Нет, в науке более глубокой, в науке, которая позволяет проникнуть
не Только в тело, но и в Душу.
- Превосходная наука, - заметил Карл. - Почему только этой науке не
обучают королей!.. Так, значит, ваши изыскания привели к какому-то
результату? - спросил он.
- Да.
- К какому же?
- К тому, какого я ожидала, и сейчас я принесла вам, ваше величество,
средство, которое должно исцелить и ваше тело, и ваш дух.
Карл вздрогнул. Он подумал, что мать, находя, что он умирает слишком
долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
- Где же оно, это самое средство? - спросил Карл, приподнявшись на
локте и глядя на мать.
- Оно в самой болезни, - ответила Екатерина.
- В чем же заключается болезнь?
- Выслушайте меня, сын мой, - сказала Екатерина. - Вы когда-нибудь
слышали о том, что бывают тайные враги, месть которых убивает жертву на
расстоянии?
- Железом или ядом? - спросил Карл, ни на секунду не спуская глаз с
бесстрастного лица матери.
- Нет, средствами, не менее надежными и не менее страшными.
- Объяснитесь!
- Верите ли вы, сын мой, в действие кабалистики и магии? - спросила
флорентийка.
Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
- Твердо верю, - ответил он.
- Так вот, это и есть источник ваших страданий, - поспешно произнесла
Екатерина. - Некий враг вашего величества, не смея покуситься на вас
прямо, замыслил погубить вас тайно. Против особы вашего величества он
направил заговор, тем более страшный, что у него не было сообщников, и
потому таинственные нити этого заговора до сих пор оставались неуловимыми.
- Честное слово, так оно и есть! - ответил Карл, возмущенный этой
хитроумной ложью.
- А вы поищите получше, сын мой, - сказала Екатерина, - вспомните
некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить
безнаказанность убийце.
- Убийце? - воскликнул Карл. - Вы говорите - убийце? Стало быть, меня
пытались убить, матушка?
Екатерина лицемерно закатила сверкающие глаза под свои морщинистые
веки.
- Да, сын мой. Вы, быть может, и сомневаетесь в этом, но я-то знаю
наверно.
- Я никогда не сомневаюсь в том, что говорите мне вы, - язвительно
произнес Король. - Каким же способом пытались меня убить? Мне это очень
интересно!
- С помощью магии, сын мой.
- Объяснитесь, матушка, - сказал Карл, движимый отвращением к роли
наблюдателя, которую ему приходилось играть.
- Если бы заговорщик, которого я вам назову.., и которого в глубине
души вы, ваше величество, уже назвали сами.., если бы он, всецело
полагаясь на свои батареи , и будучи уверен в успехе, успел скрыться, быть
может, никто не узнал бы причину страданий вашего величества, но, к
счастью, государь, вас оберегал ваш брат.
- Какой брат? - спросил Карл.
- Ваш брат Алансон.
- Ах да, верно! Я все забываю, что у меня есть брат, - с горьким
смехом прошептал Карл. - Так вы говорите...
- Я говорю, что, к счастью, он раскрыл вашему величеству внешнюю
сторону заговора. Но он, неопытное дитя, искал лишь следов обыкновенного
заговора, только доказательств бегства молодого человека, я же искала
доказательств дела, гораздо более серьезного, потому что я знаю, сколь
велик ум этого преступника.
- Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы говорите о короле
Наваррском? - спросил Карл - ему хотелось посмотреть, до каких пределов
дойдет флорентийское притворство.
Екатерина лицемерно опустила глаза.
- Если не ошибаюсь, я приказал арестовать его и отправить в Венсенн
за бегство, о котором вы упомянули, - продолжал король, - а он, значит,
оказался еще преступнее, чем я думал?
- Вы чувствуете, как треплет вас лихорадка? - спросила Екатерина.
- Да, конечно, - нахмурив брови, ответил Карл.
- Вы чувствуете страшный жар, который сжигает вам внутренности и
сердце?
- Да, - все более мрачнея, ответил Карл.
- А острые боли а голове, которые, как стрелы, ударяют вам в глаза и
через них проникают в мозг?
- Да, да! О, я прекрасно это чувствую! О-о! Вы отлично описываете мою
болезнь!
- А ведь все это очень просто, - сказала флорентинка. - Смотрите...
И тут она вытащила из-под накидки какой-то предмет и подала его
королю.
Это была фигурка из желтоватого воска дюймов в шесть высотой. На
фигурке было платье с золотыми звездочками, а поверх платья королевская
мантия, тоже сделанная из воска.
- Но при чем тут статуэтка? - спросил Карл.
- Посмотрите, что у нее на голове! - сказала Екатерина.
- Корона, - ответил Карл.
- А в сердце?
- Иголка.
- Разве вы не узнаете себя, государь?
- Себя?
- Да, себя, в короне и мантии.
- А кто сделал эту фигурку? - спросил Карл, утомленный этой комедией.
- Разумеется, король Наваррский?
- Ничего подобного, государь.
- Ничего подобного?.. Тогда я вас не понимаю.
- Я говорю "нет", - возразила Екатерина, - так как вы, ваше
величество, могли бы подумать, что он сделал ее сам. Я сказала бы "да",
если бы вы, ваше величество, задали мне вопрос по-другому.
Карл не ответил. Он пытался проникнуть во все тайники этой темной
души, которая все время закрывалась перед ним в то самое мгновение, когда
он полагал, что уже готов прочитать ее.
- Государь! - продолжала Екатерина. - Стараниями вашего генерального
прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена на квартире человека, который
во время соколиной охоты держал наготове запасную лошадь для короля
Наваррского.
- У де Ла Моля? - спросил Карл.
- Да, у него! Взгляните, пожалуйста, еще раз на стальную иглу,
которая пронзает сердце, и вы увидите, какая буква написана на вставленной
в ушко бумажке.
- Я вижу букву "М", - ответил Карл.
- Это значит смерть - такова магическая формула, государь.
Злоумышленник пишет, чего он желает, когда наносит эту самую ранку. Если
бы он хотел поразить вас безумием, как это сделал герцог Бретонский с
Карлом Шестым, он вонзил бы иголку в голову и вместо "М" написал "F" "La
mort - смерть, la folie - безумие (франц.).".
- Итак, - сказал Карл IX, - вы полагаете, матушка, что на мою жизнь
покусился Ла Моль?
- Да.., постольку, поскольку покушается на чье-либо сердце кинжал, но
ведь кинжал держит чья-то рука, которая его и направляет.
- Так это и есть причина моей болезни? Значит, как только чары будут
уничтожены, мой недуг пройдет? Но каким образом этого достичь? - спрашивал
Карл. - Вы-то, конечно, это знаете, моя добрая матушка, - ведь вы
занимаетесь этим всю жизнь, а я в отличие от вас полный невежда и в
кабалистике, и в магии.
- Смерть злоумышленника разрушает чары. В тот день, когда чары будут
разрушены, пройдет и болезнь. Все это очень просто, - отвечала Екатерина.
- Вот как? - удивленно спросил Карл.
- Неужели вы этого не знаете?
- Разумеется, нет! Я не колдун, - сказал король.
- Но теперь-то вы убедились в этом, ваше величество? - спросила
Екатерина.
- Конечно.
- Эта убежденность победит вашу тревогу?
- Победит окончательно.
- Вы это говорите из любезности?
- Нет, матушка, от души. Лицо Екатерины разгладилось.
- Слава Богу! - воскликнула она; можно было подумать, что она верит в
Бога.
- Да, слава Богу! - насмешливо повторил Карл. - Теперь я знаю, кто
виновник моего недуга и, следовательно, кого надо наказать.
- И мы накажем...
- Господина де Ла Моля: ведь вы сказали, что виновник - он?
- Я сказала, что он был орудием.
- Хорошо, сначала Ла Моля - это самое главное, - ответил Карл. -
Приступы, которым я подвержен, могут вызвать в нашем окружении опасные
подозрения. Чтобы открыть истину, необходимо срочно все осветить.
- Итак, господин де Ла Моль?..
- ..прекрасно подходит мне как виновник, я согласен. Начнем с него, а
если у него есть сообщник, он его выдаст.
- Да, - прошептала Екатерина, - а если он не выдаст, то его заставят
это сделать. У нас есть для этого средства, которые действуют безотказно.
Затем она встала и громко спросила Карла:
- Итак, государь, вы позволяете начать следствие?
- Чем раньше, тем лучше, матушка, - ответил Карл, - такова моя воля.
Екатерина пожала руку сыну, не поняв, почему нервно вздрогнула его
рука, пожимавшая ей руку, и вышла, не услышав язвительного смеха короля, а
за ним глухого, страшного проклятия.
! Король спросил себя: не опасно ли предоставлять свободу действий этой
женщине, которая в несколько часов может натворить таких дел, которых уже
не поправишь?
Но в ту минуту, когда он смотрел на портьеру, опускавшуюся за
Екатериной, он услыхал подле себя легкий шорох и, обернувшись, увидел
Маргариту - она приподняла стенной ковер, закрывавший коридор, который вел
в комнату кормилицы.
Бледность Маргариты, ее блуждающий взгляд, ее тяжело дышавшая грудь
выдавали страшное волнение.
- Государь, государь! - воскликнула Маргарита, бросаясь к постели
брата. - Вы же знаете, что она лжет!
- Кто "она"? - спросил Карл.
- Слушайте, Карл! Это, разумеется, ужасно - обвинять родную мать! Но
я подумала, что она осталась у вас затем, чтобы погубить их окончательно.
Клянусь вам жизнью, моей и вашей, клянусь душой нас обоих, что она лжет!
- Погубить?! Кого она хочет погубить?.. Оба инстинктивно говорили
шепотом; можно было подумать, что они боятся услыхать самих себя.
- Прежде всего Анрио, вашего Анрио, который вас любит и который
предан вам, как никто в мире.
- Ты так думаешь, Марго? - спросил Карл.
- Государь! Я в этом уверена!
- Я тоже, - отозвался Карл.
- Но если вы в этом уверены, брат мой, - с удивлением сказала
Маргарита, - почему же вы приказали его арестовать и посадить в Венсенн?
- Потому что он сам просил меня об этом.
- Он сам вас просил, государь?
- Да, Анрио человек своеобразный. Быть может, он ошибается, но, быть
может, он и прав: одно из его соображений заключается в том, что ему
безопаснее быть у меня в немилости, чем в милости, дальше от меня, чем
ближе, в Венсенне, чем в Лувре.
- Ах, вот как! Понимаю, - сказала Маргарита. - Так он там в
безопасности?
- Еще бы! Что может быть безопаснее для человека, за жизнь которого
Болье отвечает мне головой?
- Спасибо, брат мой, спасибо за Генриха! Но...
- Но что?
- Но там есть и другой человек, государь... Быть может, я виновата,
что он мне небезразличен, но он мне небезразличен, вот и все.
- Кто же этот человек?
- Государь! Пощадите меня... Я едва ли посмела бы назвать его имя
моему брату.., и не посмею назвать его королю.
- Это де Ла Моль? - спросил Карл.
- Да! - ответила Маргарита. - Однажды вы хотели убить его, государь,
и только чудом он избежал вашей королевской мести.
- А ведь это было, Маргарита, когда он был виновен только в одном
преступлении, но теперь, когда он совершил два...
- Государь! Во втором он не виновен.
- Бедная Марго! Разве ты не слышала, что говорила наша добрая
матушка? - спросил Карл.
- Карл! Я же сказала вам, что она лжет, - понизив голос, ответила
Маргарита.
- Вам, может быть, не известно о существовании некоей восковой
фигурки, изъятой у де Ла Моля?
- Конечно, известно, брат мой.
- И то, что эта фигурка проколота иглой в сердце, и то, что к этой
иголке прикреплен флажок с буквой "М"?
- И это я знаю.
- И то, что у этой фигурки на плечах королевская мантия, а на голове
королевская корона?
- Все знаю.
- Что же вы на это скажете?
- Скажу, что эта фигурка с королевской мантией на плечах и с
королевской короной на голове изображает женщину, а не мужчину.
- Вот что! - сказал Карл. - А игла, пронзающая сердце?
- Это чародейство, которое должно пробудить любовь женщины, а не
колдовство, которое должно убить мужчину.
- А буква "М"?
- Она означает вовсе не смерть, как говорила вам королева-мать.
- Что же она означает? - спросил Карл.
- Она означает.., означает имя женщины, которую любил де Ла Моль.
- А как зовут эту женщину?
- Эту женщину зовут Маргарита, брат мой, - сказала королева
Наваррская, падая на колени перед постелью короля; она взяла его руку в
свои и прижала к этой руке залитое слезами лицо.
- Тише, сестра! - произнес Карл, оглядевшись вокруг сверкавшими
из-под сдвинутых бровей глазами. - Ведь если слышали вы, то и вас могут
услышать!
- Мне все равно! - ; поднимая голову, воскликнула Маргарита. - Пусть
меня слышит хоть весь свет! Я всему свету скажу, что подло,
воспользовавшись любовью дворянина, марать его честное имя подозрением в
убийстве!
- Марго! А если я скажу тебе: я знаю так же хорошо, как ты, что
правда и что неправда?
- Брат!
- Если я скажу тебе, что де Ла Моль невиновен? , - Так вы это знаете?
- Если я скажу тебе, что знаю настоящего виновника?
- Настоящего виновника? - воскликнула Маргарита. - Так, значит,
преступление все же совершено?
- Да. Вольно или невольно, но преступление совершено.
- Против вас?
- Против меня.
- Не может быть!
- Не может быть?.. Посмотри на меня, Марго. Молодая женщина
вгляделась в брата и вздрогнула, увидев, как он бледен.
- Марго! Мне не прожить и трех месяцев, - сказал Карл.
- Вам, брат мой? Тебе, мой Карл? - воскликнула сестра.
- Марго! Меня отравили. Маргарита вскрикнула.
- Молчи, - сказал Карл, - необходимо, чтобы все думали, будто я
умираю от колдовства.
- - Но ведь вы знаете виновника?
- Знаю.
- Вы сказали, что это - не Ла Моль?
- Нет, не он.
- Конечно, это и не Генрих!.. Боже правый! Неужели это...
- Кто?
- Мой брат... Алансон?.. - прошептала Маргарита.
- Возможно.
- Или же, или же... - Маргарита понизила голос, словно испугавшись
того, что сейчас скажет, - или же.., наша мать?
Карл промолчал.
Маргарита посмотрела на него, прочла в его взгляде ответ, которого
ожидала, и снова упала на колени, едва не опрокинув кресла.
- Боже мой! Боже мой! - шептала она. - Это немыслимо!
- Немыслимо! - с визгливым смехом сказал Карл. - Жаль, что здесь нет
Рене, - он рассказал бы тебе целую историю.
- Кто? Рене?
- Да. Он рассказал бы тебе, например, как одна женщина, которой он ни
в чем не смеет отказать, попросила у него книгу об охоте из его
библиотеки; как каждую страницу этой книги пропитала сильным ядом; как
этот яд, предназначенный, не знаю для кого, проник, игрой случая или
небесной карой, в другого человека, а не в того, кому предназначался... Но
так как Рене здесь нет, то если хочешь взглянуть на эту книгу, так она
там, в моей Оружейной, и надпись, сделанная рукою флорентийца на этой
книге, на страницах которой осталось достаточно яду, чтобы уморить еще
двадцать человек, скажет тебе, что книга была отдана его соотечественнице
из рук в руки.
- Тише, Карл, теперь ты говори тише! - сказала Маргарита.
- Ты сама видишь, как важно, чтобы все думали, будто я умираю от
колдовства.
- Но это же несправедливо, это ужасно! Пощадите! Пощадите! Вы же
знаете, что он невиновен!
- Да, знаю, но надо, чтобы люди думали, будто он виновен. Переживи
смерть своего возлюбленного - это так мало для спасения чести французского
королевского дома! Ведь я переживаю свой конец безмолвно, чтобы со мной
умерла и тайна.
Маргарита поникла головой, поняв, что от короля нельзя ждать спасения
Ла Моля, и вышла вся в слезах, не возлагая больше надежды ни на кого,
кроме себя самой.
А тем временем, как и предвидел Карл, Екатерина не потеряла ни
минуты; она написала главному королевскому Прокурору Лагелю письмо,
которое история сохранила все до последнего слова и которое бросает на это
,дело кровавый свет:
"Господин прокурор! Сегодня вечером мне передали за верное, что Ла
Моль совершил святотатство. В его парижской квартире найдено много
предосудительных бумаг и книг. Прошу Вас вызвать председателя суда и как
можно скорее дать ему все необходимые сведения по делу о восковой фигурке,
пронзенной в сердце, - о преступлении против короля.
Екатерина".
"Письмо приводится текстуально. (Прим, автора.)".