Генрих, воспользовавшись короткой передышкой, которую он получил благодаря своей выдержке на допросе, забежал к г-же де Сов. Здесь он застал Ортона, уже совсем оправившегося от своего обморока. Ортон мог рассказать только то, что какие-то люди ворвались к нему и что их командир оглушил его, ударив эфесом шпаги. Участь Ортона никого тогда не беспокоила. Екатерина, увидав его распростертым на полу, подумала, что он убит.

Но Ортон пришел в себя как раз в промежуток времени между уходом королевы-матери и появлением командира ее охраны, которому было приказано очистить комнату, и нашел убежище у г-жи де Сов.

Генрих попросил Шарлотту приютить у себя юношу до получения вестей от де Муи, который не мог не написать ему из тех мест, где он скрывался. Тогда он отправит с Ортоном свой ответ де Муи и, таким образом, сможет рассчитывать не на одного, а на двух преданных ему людей.

Этот план был принят, и Генрих вернулся к себе; рассуждая сам с собой, он принялся ходить взад и вперед по комнате, как вдруг дверь отворилась и вошел король.

- Ваше величество! - воскликнул Генрих, бросаясь к нему навстречу.

- Собственной персоной... Честное слово, Анрио, ты отличный малый, я начинаю любить тебя все больше и больше.

- Ваше величество, вы слишком добры ко мне, - ответил Генрих.

- У тебя только один недостаток, Анрио.

- Какой? - спросил Генрих. - Может быть, вы, ваше величество, имеете в виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом вы не раз меня упрекали.

- Нет, нет, Анрио, я говорю не об этом недостатке, а о другом.

- Если вы, ваше величество, объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, - отвечал Генрих, увидав по улыбке Карла, что он в хорошем расположении духа.

- Дело в том, что глаза у тебя хорошие, а видишь ты ими плохо.

- Может быть, государь, я, сам того не замечая, стал близорук?

- Хуже, Анрио, хуже: ты ослеп.

- Ах, вот оно что! - сказал Беарнец. - Но, быть может, это несчастье случается со мной, когда я закрываю глаза?

- Вот, вот! Именно так с тобой и случается, - сказал Карл. - Как бы то ни было, я их тебе открою.

- "И сказал Бог: да будет свет, и был свет". Вы, ваше величество, являетесь представителем Бога на земле, - следовательно, вы можете сотворить на земле то, что Бог творит на небе. Я слушаю.

- Когда вчера вечером Гиз сказал, что встретил твою жену с каким-то дамским угодником, ты не хотел верить!

- Государь, - отвечал Генрих, - как же я мог поверить, что сестра вашего величества способна поступить столь опрометчиво?

- Когда же он сказал тебе, что твоя жена отправилась на улицу Клош-Персе, ты опять не поверил!

- Но как же я мог предполагать, что принцесса крови рискнет своим добрым именем?

- Когда мы осаждали дом на улице Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсиновым компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, неужели ты не видел там двух женщин и двух мужчин?

- Государь, я ничего не видел. Вы, ваше величество, наверно, помните, что в это время я допрашивал привратника.

- Да, но зато я, черт возьми, видел!

- А-а! Если вы, ваше величество, видели сами, тогда, конечно, дело другое!

- Да, я видел двух мужчин и двух женщин. И уж теперь я не сомневаюсь, что одной из этих женщин была Марго, а одним из мужчин - Ла Моль.

- Однако если Ла Моль был на улице Клош-Персе, значит, его не было здесь, - возразил Генрих.

- Нет, нет, здесь его не было, - согласился Карл. - Но сейчас дело не в том, кто был здесь, - это мы узнаем, когда болван Морвель сможет говорить или писать. Дело в том, что Марго тебя обманывает.

- Пустяки! Не верьте злым языкам, государь, - сказал Генрих.

- Говорят тебе, что ты не близорук, а просто слеп! Тысяча чертей! Поверь мне хоть раз в жизни, упрямец! Говорят тебе, что Марго тебя обманывает, и сегодня вечером мы задушим предмет ее любви!

Генрих подскочил от неожиданности и с изумлением посмотрел на шурина.

- Признайся, Генрих, что в глубине души ты не против этого. Марго, конечно, раскричится, как сто тысяч ворон, но, честное слово, тем хуже для нее. Я не хочу, чтобы ты страдал. Пусть Анжу наставляет рога принцу Конде, - тут я закрываю глаза: Конде - мой враг, а ты - мой брат, больше того - мой друг.

- Но, государь...

- Я не желаю, чтобы тебя унижали, чтобы над тобой издевались; довольно ты служил мишенью для всяких волокит, которые приезжают сюда из провинции, чтобы подбирать крошки с нашего стола и увиваться за нашими женами. Пусть только посмеют явиться сюда или, вернее, появиться снова, черт бы их всех побрал! Тебе изменили, Анрио, - это может случиться со всяким, - но, клянусь, ты получишь сногсшибательное удовлетворение, и завтра люди скажут: "Тысяча чертей! Должно быть, король Карл очень любит своего брата Анрио, если ночью заставил Ла Моля вытянуть язык!".

- Государь! Значит, это и впрямь дело решенное? - спросил Генрих.

- Это продумано, решено и подписано. Этому щеголю не придется жаловаться на судьбу! В поход отправимся я, Анжу, Алансон и Гиз: король, два принца крови и владетельный герцог, не считая тебя.

- Как - не считая меня?

- Ну да, ты-то ведь будешь с нами!

- Я?!

- Да. Мы будем душить этого молодчика, а ты пырни его кинжалом, да хорошенько пырни, по-королевски!

- Государь, я смущен вашей добротой, - отвечал Генрих, - но откуда вы все это знаете?

- А-а? Ни дна ему, ни покрышки! Наверное, этот бездельник сам похвалялся! Он бегает к ней то в Лувре, то на улицу Клош-Персе. Они вместе сочиняют стихи, - хотел бы я почитать стихи этого франтика: верно, какие-нибудь пасторали; они болтают о Бионе и Мосхе, толкуют то о Дафнисе, то о Коридоне "Биони Мосх (II в до н.э) - буколические поэты Дафгис и Коридон - персонажи пасторалей.". Так вот, возьми-ка у меня кинжал получше.

- Государь, поразмыслив... - начал Генрих.

- Что еще?

- ..вы, ваше величество, поймете, почему я не могу принять участие в этом походе. Мне кажется, что мое участие будет неприличным. Я - лицо слишком заинтересованное в этом деле, и мое вмешательство люди истолкуют как чрезмерную жестокость. Вы, ваше величество, мстите за честь сестры фату, оклеветавшему женщину своим хвастовством, - это понятно всякому, и Маргарита, невинность которой для меня, государь, несомненна, не будет обесчещена. Но если вмешаюсь я, дело примет совсем другой оборот; мое участие превратит акт правосудия в акт мести. Это будет уже не казнь, а убийство, и моя жена окажется женщиной не оклеветанной, но виновной.

- Черт возьми! Генрих, ты златоуст! Я только что говорил матери, что ты умен, как дьявол.

Карл одобрительно посмотрел на зятя, который ответил на этот комплимент поклоном.

- Как бы то ни было, ты доволен, что тебя избавят от этого франтика? - продолжал Карл. - Что ни сделает ваше величество - все благо, - ответил король Наваррский.

- Ну и отлично, предоставь мне сделать это дело за тебя, и, будь покоен, оно будет сделано не хуже.

- Полагаюсь на вас, государь, - ответил Генрих.

- Да! А в котором часу он обычно бывает у твоей жены?

- Часов в девять вечера.

- А уходит от нее?

- Раньше, чем прихожу к ней я, судя по тому, что я ни разу его не застал.

- Приблизительно?..

- Часов в одиннадцать.

- Хорошо! Сегодня ступай к ней в полночь; все уже будет кончено.

Сердечно пожав руку Генриху и еще раз пообещав ему свою дружбу, Карл вышел, насвистывая любимую охотничью песенку.

- Господи Иисусе Христе, - сказал Беарнец, провожая Карла глазами. - Или я глубоко заблуждаюсь, или весь этот дьявольский замысел исходит от королевы-матери. В самом деле, она только и думает о том, как бы поссорить нас с женой, а ведь мы такая прелестная пара!

И Генрих рассмеялся, как смеялся лишь тогда, когда его никто не видел и не слышал.

Часов в семь вечера, после того как произошли все эти события, красивый молодой человек принял ванну, выщипал волоски между бровями и, напевая песенку, стал весело прогуливаться перед зеркалом в одной из комнат Лувра.

Рядом спал или, вернее сказать, потягивался на кровати другой молодой человек. Первый был тот самый Ла Моль, о котором днем так много говорили, второй - его друг, Коконнас.

В самом деле: страшная гроза прошла над головой Ла Моля так незаметно, что он не слышал раскатов ее грома, не видел сверкания молний. Возвратясь домой в три часа утра, он до трех часов дня пролежал в постели: то спал, то мечтал и строил замки на том зыбучем песке, который зовется будущим; наконец он встал, провел час у модных банщиков, пообедал у Ла Юрьера и по возвращении в Лувр закончил свой туалет, намереваясь, как всегда, нанести визит королеве Наваррской.

- Так ты говоришь, что уже пообедал? - зевая спросил Коконнас.

- Пообедал, право, с большим аппетитом.

- Почему же ты не взял меня с собой, эгоист?

- Ты так крепко спал, что, по правде говоря, мне не хотелось тебя будить. А знаешь что? Поужинай вместо обеда. Главное, не забудь спросить у Ла Юрьера того легкого анжуйского вина, которое он получил на днях.

- Хорошее?

- Одно могу сказать: прикажи, чтобы его подали.

- А ты куда?

- Я, - спросил Ла Моль, донельзя удивленный, что его друг задает ему этот вопрос. - Как куда? Ухаживать за моей королевой!

- Постой, постой! - сказал Коконнас. - А не пойти ли мне пообедать в наш домик на улицу Клош-Персе?

Пообедаю остатками от вчерашнего, и кстати, там есть аликантское вино, которое хорошо подбадривает.

- Нет, Аннибал, после того, что произошло ночью, это будет неосторожно, мой Друг! А кроме того, с нас взяли слово, что одни мы туда ходить не будем!.. Дай-ка мне мой плащ!

- Верно, верно, я и забыл, - согласился Коконнас. - Но куда к черту запропастился твой плащ?.. А-а! Вот он.

- Да нет. Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. В нем я больше нравлюсь королеве.

- Честное слово, его нигде нет, - оглядевшись по сторонам, сказал Коконнас. - Ищи сам, я не могу его найти.

- Как не можешь? Куда же он девался? - спросил Ла Моль.

- Может быть, ты его продал...

- Зачем? У меня осталось еще шесть экю.

- Ну, надень мой.

- Вот так так! Желтый плащ и зеленый камзол! Я буду похож на попугая.

- Честное слово, на тебя трудно угодить! Делай как знаешь.

Но в ту самую минуту, когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал сыпать проклятиями по адресу воров, проникающих даже в Лувр, вошел паж герцога Алансонского с драгоценным и вожделенным плащом в руках.

- Ага! Вот он! Наконец-то! - воскликнул Ла Моль.

- Это ваш плащ, сударь? - спросил паж. - Да?.. Его высочество герцог посылал взять его у вас, чтобы убедиться, каков оттенок вашего плаща, по поводу которого он держал пари.

- Мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочеству угодно оставить его у себя еще на некоторое время...

- Нет, граф, все уже ясно.

Паж вышел; Ла Моль застегнул плащ.

- Ну как? Что ты решил? - спросил Ла Моль.

- Понятия не имею.

- А я тебя застану здесь вечером?

- Что я могу тебе ответить?

- Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?

- Я прекрасно знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне прикажут делать.

- Герцогиня Неверская?

- Нет, герцог Алансонский.

- В самом деле, - сказал Ла Моль, - я заметил, что с некоторого времени он стал к тебе чрезвычайно благосклонен.

- Чрезвычайно, - подтвердил Коконнас.

- В таком случае, твое будущее обеспечено, - со смехом сказал Ла Моль.

- Фу! Младший сын! - воскликнул Коконнас.

- У него столь страстное желание сделаться старшим, что небо, может быть, и совершит для него чудо, - возразил Ла Моль. - Итак, ты не знаешь, где будешь вечером?".

- Нет.

- Тогда иди к черту.., или, лучше сказать, ну тебя к Богу!

"Этот Ла Моль - ужасный человек, - сам с собой рассуждал Коконнас, - вечно он требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве можно это знать заранее? А впрочем, похоже на то, что мне хочется спать".

И Коконнас опять улегся в постель. А Ла Моль полетел к покоям королевы. В уже знакомом нам коридоре он встретил герцога Алансонского.

- А-а! Это вы, господин де Ла Моль? - спросил герцог.

- Да, ваше высочество, - почтительно кланяясь, отвечал Ла Моль.

- Вы уходите из Лувра?

- Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать мое почтение ее величеству королеве Наваррской.

- А в котором часу вы уйдете от нее, господин де Ла Моль?

- Вам угодно что-нибудь мне приказать, ваше высочество?

- Нет, не сейчас. Мне надо будет поговорить с вами вечером.

- В котором часу?

- Приблизительно между девятью и десятью.

- Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.

- Хорошо, я полагаюсь на вас.

Ла Моль раскланялся и пошел своей дорогой.

"Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец... Странно!.." - подумал он.

Он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно поджидавшая его прихода, провела его к Маргарите.

Маргарита сидела за какой-то работой, видимо, очень утомительной; перед ней лежала бумага, пестревшая поправками, и том Исократа "Исократ (436 - 338 до н.э.) - знаменитый греческий оратор и учитель красноречия.". Она сделала Ла Молю знак не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом с нею.

Ла Моль сиял. Никогда еще не был он таким красивым, никогда не был таким веселым.

- Греческая! - бросив взгляд на книгу, воскликнул он - Торжественная речь Исократа! Зачем она вам понадобилась?.. Ага! вижу на бумаге латинское заглавие: "Ad Sarmatiae legates reginae Margaritae concio!" "Речь королевы Маргариты к послам Сарматии (Польши)" Так вы собираетесь держать перед этими варварами торжественную речь на латыни?

- Ничего не поделаешь: ведь они не знают французского, - ответила Маргарита.

- Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что скажут они?

- Женщина более кокетливая, чем я, ввела бы вас в заблуждение и сказала бы, что она импровизирует, но вас, мой Гиацинт, я обмануть не способна: мне заранее сообщили их речь, и я на нее отвечаю.

- А разве польские послы приедут так скоро?

- Они не приедут, они уже приехали утром.

- И об этом никто не знает?

- Они приехали инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, - сделала в духе Цицерона, - вы услышите, - продолжала Маргарита с легким оттенком педантического удовлетворения. - Но оставим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что было с вами.

- Со мной?

- Да, с вами.

- А что со мной было?

- Вы напрасно храбритесь, я вижу что вы слегка побледнели.

- Вероятно, я слишком много спал, и в этой вине я чистосердечно раскаиваюсь.

- Полно, полно! Не прикидывайтесь, я все знаю.

- Будьте добры, жемчужина моя, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.

- Скажите откровенно: о чем вас расспрашивала королева-мать?

- Королева-мать? Меня?! Разве она собиралась говорить со мной?

- Как?! Разве вы с ней не виделись?

- Нет.

- Ас королем Карлом?

- Нет.

- Ас королем Наваррским?

- Нет.

- Но с герцогом Алансонским-то вы виделись?

- Да, сию минуту я встретился с ним в коридоре.

- И что он вам сказал?

- Что ему нужно отдать мне какие-то распоряжения между девятью и десятью часами вечера.

- И это все?

- Все.

- Странно!

- Что же тут странного, скажите мне наконец!

- Странно то, что вы не слыхали никаких разговоров.

- Да что случилось?

- А случилось то, несчастный, что сегодня вы весь день висели над пропастью.

- Я?

- Да, вы!

- Но почему же?

- Слушайте. Вчера ночью де Муи застали в покоях короля Наваррского - его хотели арестовать; де Муи убил трех человек и убежал; его не узнали, но обратили внимание на пресловутый вишневый плащ.

- И что же?

- А то, что этот вишневый плащ, который однажды ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других; вас подозревают и даже обвиняют в этом тройном убийстве. Утром вас хотели арестовать, судить и, быть может, - кто знает? - приговорить к смертной казни; ведь вы, чтобы спасти себя, не признались бы, где вы были, не правда ли?

- Сказать, где я был? - воскликнул Ла Моль. - Выдать вас, мою прекрасную королеву! О, вы совершенно правы: я умер бы, распевая песни, ради того, чтобы ваши прекрасные глаза не уронили ни одной слезинки!

- Увы, несчастный граф! Мои прекрасные глаза плакали бы горько!

- Но почему же утихла эта гроза?

- Догадайтесь.

- Откуда же мне знать?

- Была только одна возможность доказать, что вы не были в комнате короля Наваррского.

- Какая?

- Сказать, где вы были.

- И что же?

- Я и сказала.

- Кому?

- Моей матери.

- И королева Екатерина...

- Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.

- Ваше величество! После того, что вы для меня сделали, вы можете требовать от меня, вашего слуги, чего угодно! Маргарита, ваш поступок воистину прекрасен и велик! Маргарита, моя жизнь принадлежит вам!

- Надеюсь: ведь я вырвала ее у тех, кто хотел отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.

- И спасен вами! Моей обожаемой королевой! - воскликнул молодой человек.

В это мгновение громкий треск заставил их вздрогнуть. Ла Моль, охваченный безотчетным страхом, отпрянул. Маргарита вскрикнула и замерла на месте, неотрывно глядя на разбитое окно.

Камень величиной с яйцо пробил стекло, влетел в комнату и покатился по паркету.

Ла Моль тоже увидел разбитое стекло и понял, почему раздался такой треск.

- Кто этот наглец? - крикнул он и бросился к окну.

- Одну минуту, - сказала Маргарита. - По-моему, к этому камню что-то привязано.

- В самом деле, что-то, похожее на бумагу, - заметил Ла Моль.

Маргарита подбежала к странному метательному снаряду и сорвала тонкий листок бумаги, сложенный в узенькую ленточку и опоясывавший камень.

Бумага была прикреплена ниткой, кончик которой уходил за окно сквозь пробитую дырку.

Маргарита развернула письмо и прочла его.

- Ах, несчастный! - воскликнула она и протянула записку Ла Молю, бледному и неподвижному, стоявшему, как статуя Страха.

Со сжавшимся от тяжелого предчувствия сердцем Ла Моль прочитал следующие строки:

"В коридоре, который ведет к герцогу Алансонскому, длинные шпаги ждут господина де Ла Моля. Может быть, он предпочтет выпрыгнуть из окна и присоединиться в Манте к де Муи...".

- Э, их шпаги не длиннее моей! - прочитав записку, сказал Ла Моль.

- Да, но их может быть десять против одной!

- Но кто мог прислать записку? Кто этот друг? - спросил Ла Моль.

Маргарита взяла ее у молодого человека и внимательно посмотрела на нее горящими глазами.

- Почерк короля Наваррского! - воскликнула она. - Если предупреждает он, значит, действительно есть опасность! Бегите же, Ла Моль, бегите, прошу вас!

- А как мне бежать? - спросил Ла Моль.

- В окно! В ней же говорится - из окна!

- Приказывайте, моя королева, я готов повиноваться, я прыгну, хотя бы мне двадцать раз предстояло разбиться!

- Постойте, постойте! - сказала Маргарита. - Мне кажется, к этой нитке что-то прикреплено.

- Посмотрим, - молвил Ла Моль.

Подтянув предмет, Ла Моль и Маргарита, к несказанной своей радости, увидели конец лестницы, сплетенной из конского волоса и шелка.

- Вы спасены! - воскликнула Маргарита.

- Это чудо, ниспосланное небом!

- Нет, это доброе дело короля Наваррского.

- А если, напротив, ловушка? - спросил Ла Моль. - Если эта лестница порвется подо мной? А ведь сегодня вы сами признались, что любите меня!

Маргарита, на лице которой заиграл было румянец радости, снова смертельно побледнела.

- Вы правы, это возможно, - ответила она и бросилась к двери.

- Куда вы? Зачем вы туда бежите? - крикнул Ла Моль.

- Хочу убедиться своими глазами, что вас подстерегают в коридоре.

- Ни в коем случае! Ни за что на свете! Чтобы они выместили свою злобу на вас?!

- Что могут сделать, по-вашему, принцессе крови? Я вдвойне неприкосновенна - как женщина и как королева!

Королева произнесла эти слова с таким достоинством, что Ла Моль убедился и в ее полной безопасности и в необходимости предоставить ей свободу действий.

Охранять Ла Моля Маргарита поручила Жийоне. Полагаясь на его сообразительность и предоставив возможность в зависимости от обстоятельств решать самому - бежать или ждать ее возвращения, она вышла в коридор, одно из ответвлений которого вело к библиотеке и к нескольким гостиным и шло все дальше и дальше к покоям короля, королевы-матери и к потайной лесенке, по которой поднимались к покоям герцога Алансонского и Генриха. Хотя пробило только девять часов, все лампы были потушены, так что в коридоре была кромешная тьма и лишь из ответвления чуть брезжил слабый свет. Королева Наваррская шла твердым шагом. Но не успела она пройти и трети коридора, как услыхала тихие голоса; стремление людей приглушить голоса придавало их шепоту таинственный и жуткий характер. Но в ту же минуту голоса как по команде затихли, даже чуть брезживший свет померк, и все погрузилось во мрак.

Маргарита продолжала свой путь прямо туда, где ее могла ждать опасность. С виду она была спокойна, но судорожно стиснутые руки говорили о страшном нервном напряжении. По мере того как она продвигалась вперед, зловещая тишина становилась все более глубокой, и какая-то тень, похожая на тень руки, заслонила тусклый мерцающий источник света.

Когда она подошла к ответвлению коридора, тень мужчины внезапно сделала два шага вперед, открыла серебряный, вызолоченный фонарик, осветила себя и крикнула:

- Вот он.

Маргарита лицом к лицу столкнулась с братом Карлом. Позади него стоял герцог Алансонский, державший в руке шелковый шнурок. Еще дальше в непроглядной тьме стояли рядом две тени, освещенные лишь отблеском на их обнаженных шпагах.

Маргарита в мгновение ока охватила всю картину. Сделав над собой огромное усилие, она с улыбкой обратилась к Карлу:

- Государь, вы хотели сказать: "Вот она!" Карл сделал шаг назад. Все остальные продолжали стоять неподвижно.

- Так это ты, Марго! Куда ты идешь так поздно? - спросил он.

- Так поздно? А разве уже такой поздний час? - спросила она.

- Я тебя спрашиваю, куда ты идешь!

- Взять книгу речей Цицерона - по-моему, я забыла ее у матушки.

- Идешь так, без света?

- Я думала, что коридор освещен.

- Ты из своих покоев?

- Да.

- А что ты делаешь вечером?

- Готовлю торжественную речь польским послам. Ведь совет соберется завтра, и мы условились, что каждый из нас представит свою речь вашему величеству.

- В этом тебе никто не помогает? Маргарита собрала все свои силы.

- Мне помогает господин Де Ла Моль, он человек очень образованный.

- Настолько образованный, - вмешался герцог Алансонский, - что я просил его, когда он кончит заниматься с вами, сестра, прийти ко мне и помочь советом: ведь я отнюдь не так образован, как вы.

- Так это его вы ждали здесь? - самым естественным тоном спросила Маргарита.

- Да, - с раздражением ответил герцог Алансонский.

- Тогда я сейчас пришлю его к вам, брат мой, - сказала Маргарита. - Мы уже кончили.

- А ваша книга? - спросил Карл.

- Я пошлю за ней Жийону. Братья переглянулись.

- Идите, - сказал Карл, - а мы продолжим обход.

- Обход! - повторила Маргарита. - А кого вы ищете?

- Красного человечка, - ответил Карл. - Разве вы не знаете красного человечка, который иногда приходит в древний Лувр? Брат Алансон уверяет, что видел его, и мы идем его разыскивать.

- Желаю удачи! - сказала Маргарита. Возвращаясь к себе, она оглянулась. На стене коридора она увидела четыре тени, которые, видимо, совещались. В одну секунду она очутилась у своей двери.

- Открой, Жийона, открой! - сказала она.

Жийона открыла дверь.

Маргарита вбежала к себе в комнату и увидела Ла Моля; он ждал ее со шпагой в руке, решительный, спокойный.

- Бегите, бегите, не теряя ни минуты! - сказал; она. - Они ждут вас в коридоре и хотят убить.

- Вы приказываете? - спросил Ла Моль.

- Я требую! Чтобы нам увидеться потом, сейчас мы должны расстаться.

Пока Маргарита ходила на разведку, Ла Моль успел прикрепить лестницу к железному пруту в окне; теперь он сел верхом на подоконник, но прежде чем поставить ногу на первую ступеньку, нежно поцеловал руку королевы.

- Если эта лестница - ловушка и я умру за вас, Маргарита, не забудьте ваше обещание!

- Это не обещание, это клятва, Ла Моль! Не бойтесь ничего. Прощайте!

Ободренный этими словами, Ла Моль не слез, а соскользнул по лестнице.

В ту же минуту раздался стук в дверь.

Маргарита следила за опасным приключением Ла Моля и обернулась лишь тогда, когда своими глазами убедилась, что Ла Моль коснулся земли.

- Ваше величество, ваше величество! - повторяла Жийона.

- Что такое? - спросила Маргарита.

- Король стучится в дверь!

- Откройте. Жийона открыла дверь.

Четверо принцев, которым, конечно, надоело ждать, стояли на пороге.

Карл вошел в комнату. Маргарита с улыбкой направилась к брату.

Король быстрым взглядом оглядел комнату.

- Что вы ищете, брат мой? - спросила Маргарита.

- Я ищу.., ищу... А, чтоб! Ищу господина де Ла Моля! - ответил Карл.

- Господина де Ла Моля?

- Да! Где он?

Маргарита взяла брата за руку и подвела к окну.

В это время два всадника уже галопом скакали прочь, приближаясь к деревянной башне; один из них снял с себя шарф, и белый атлас в знак прощания зареял в ночи; эти два человека были Ла Моль и Ортон.

Маргарита показала Карлу на этих двух человек.

- Что это значит? - спросил король.

- Это значит, - отвечала Маргарита, - что герцог Алансонский может спрятать в карман свой шелковый шнурок, а господа Анжу и Гиз - вложить шпаги в ножны: господин де Ла Моль сегодня ночью не пойдет по коридору!