Карл вернулся домой в прекрасном расположении духа, но после десятиминутного разговора с матерью можно было подумать, что свою бледность и свой гнев она передала сыну, а его веселость взяла себе.

- Ла Моль, Ла Моль! - повторял Карл. - Надо вызвать Генриха и герцога Алансонского. Генриха - потому, что этот молодой человек был гугенотом; герцога Алансонского - потому, что Ла Моль состоит у него на службе.

- Что ж, сын мой, позовите их, если хотите, но вы ничего не узнаете. Я боюсь, что Генрих и Франсуа связаны друг с другом теснее, чем кажется. Допрашивать их - это только возбуждать у них подозрения; я думаю, было бы лучше какое-нибудь долгое и надежное испытание, рас тянутое на несколько дней. Если вы, сын мой, дадите виновным вздохнуть свободно, если вы оставите их в заблуждении, что им удалось обмануть вашу бдительность, тогда, осмелев и торжествуя, они предоставят вам более удобный случай строго наказать их, и тут-то мы все и узнаем.

Карл в нерешительности ходил по комнате, стараясь избавиться от гнева, как лошадь от удил, и судорожно сжатой рукой хватался за сердце, ужаленное подозрением.

- Нет, нет, - сказал он наконец, - не стану я ждать! Вы не понимаете, что значит ждать, когда чувствуешь, что тебя окружают призраки. Кроме того, все эти щеголи наглеют день ото дня: ночью двое каких-то дамских угодников имели дерзость оказать нам сопротивление и бунтовать против нас!.. Если Ла Моль невиновен - тем лучше для него, но я был бы не прочь узнать, где он был ночью, когда мою стражу избивали в Лувре, а меня избивали на улице Клош-Персе. Пусть позовут ко мне сначала герцога Алансонского, а потом Генриха: я хочу допросить их порознь. А вы можете остаться здесь, матушка.

Екатерина села. При таком остром уме, каким обладала она, любое обстоятельство, повернутое ее могучей рукой, могло привести ее к цели, хотя, казалось бы, оно не имеет отношения к делу. Любой удар или производит звук, или высекает искру. Звук указывает направление, искра светит.

Вошел герцог Алансонский. Разговор с Генрихом Наваррским подготовил его к предстоящему объяснению, и он был сравнительно спокоен.

Все его ответы были вполне точны. Мать приказала ему не выходить из своих покоев, а потому он ровно ничего не знает о ночных событиях. Но так как его покои выходят в тот же коридор, что и покои короля Наваррского, то он сначала уловил звук, похожий на звук отпираемой двери, потом - ругательства, потом - выстрелы. Только тогда он осмелился приоткрыть дверь и увидел бегущего человека в вишневом плаще.

Карл с матерью переглянулись.

- В вишневом плаще? - переспросил король.

- В вишневом плаще, - повторил герцог Алансонский.

- А этот вишневый плащ не вызывает у вас никаких подозрений?

Герцог Алансонский собрал все силы, чтобы ответить как можно естественнее.

- Должен признаться вашему величеству: на первый взгляд мне показалось, что это плащ одного из моих дворян, - ответил он.

- А как зовут этого дворянина?

- Де Ла Моль.

- А почему же этот де Ла Моль не был при вас, как того требует его должность?

- Я отпустил его, - ответил герцог.

- Хорошо! Идите! - сказал Карл. Герцог Алансонский направился к той же двери, в которую вошел.

- Нет, не сюда, - сказал Карл, - а вон туда. И он указал на дверь в комнату кормилицы. Карл не хотел, чтобы Франсуа и Генрих встретились. Он не знал, что они виделись; правда, то была одна минута, но этой минуты было достаточно, чтобы зять и шурин согласовали свои действия...

Когда герцог вышел, по знаку Карла впустили Генриха. Генрих не стал ждать, чтобы Карл начал его допрашивать.

- Ваше величество, - заговорил он, - вы хорошо сделали, что послали за мной, я и сам собирался идти к вам просить вас о правосудии.

Карл нахмурил брови.

- Да, о правосудии, - повторил Генрих. - Начну с благодарности вашему величеству за то, что вечером вы взяли меня с собой; теперь я знаю, что вы спасли мне жизнь. Но что я сделал? За что хотели меня убить?

- Не убить, - поспешно сказала Екатерина, - а арестовать.

- Пусть - арестовать, - ответил Генрих. - Но за какое преступление? Если я в чем-нибудь виновен, то виновен утром так же, как был виновен вчера вечером. Государь, скажите мне, какое преступление я совершил?

Карл, не зная, что ответить, посмотрел на мать.

- Сын мой, - вступила в разговор Екатерина, - у вас бывают подозрительные люди.

- Допустим, - сказал Генрих. - И эти подозрительные люди компрометируют и меня, не так ли, ваше величество?

- Да, Генрих.

- Назовите же мне их! Назовите! Устройте мне с ними очную ставку!

- Верно! - заметил Карл. - Анрио имеет право требовать объяснений.

- Я этого и требую! - продолжал Генрих, чувствуя преимущество своего положения и стремясь им воспользоваться. - Этого я и требую у моего доброго брата Карла и у моей доброй матушки Екатерины. Разве я не был хорошим мужем с тех пор, как женился на Маргарите? Спросите Маргариту. Разве я не был правоверным католиком? Спросите моего духовника. Разве я не был любящим родственником? Спросите всех, кто присутствовал на вчерашней охоте.

- Да, это правда, Анрио, - сказал король, - но все же говорят, что вы в заговоре.

- Против кого?

- Против меня.

- Государь, если бы я вступил в заговор против вас, мне осталось бы только предоставить событиям идти своим чередом, когда ваша лошадь с перебитой ногой не могла подняться, а разъяренный кабан набросился на ваше величество.

- Смерть дьяволу! А ведь он прав, матушка!

- Но все-таки кто же был у вас ночью?

- В такие времена, когда отнюдь не каждый осмеливается отвечать за себя, я не могу отвечать за других. Я ушел из моих покоев в семь часов вечера, а в десять мой брат Карл увел меня с собой, и всю ночь я провел с ним. Я не мог одновременно быть с его величеством и знать, что происходит у меня в покоях.

- Это правда, - отвечала Екатерина, - но правда и то, что кто-то из ваших людей убил двух стражников его величества и ранил де Морвеля.

- Кто-то из моих людей? - переспросил Генрих. - Кто же это? Назовите его!..

- Все обвиняют де Ла Моля.

- Де ла Моль вовсе не мой человек - он состоит на службе у герцога Алансонского, которому рекомендовала его ваша дочь.

- Но, может быть, у тебя все-таки был Ла Моль, Анрио? - спросил Карл.

- Почем же я знаю, государь? Я не скажу ни "да", ни "нет". Де Ла Моль - человек очень милый, услужливый, всецело преданный королеве Наваррской, он частенько приходит ко мне с поручениями то от Маргариты, которой он признателен за рекомендацию герцогу Алансонскому, то с поручением от самого герцога. Я не могу утверждать, что это был не Ла Моль...

- Это был он, - сказала Екатерина. - Его узнали по вишневому плащу.

- А разве у Ла Моля есть вишневый плащ? - спросил Генрих.

- Да.

- А у того человека, который так лихо расправился с двумя моими стражниками и с Морвелем...

- ..тоже был вишневый плащ? - перебил короля Генрих.

- Совершенно верно, - подтвердил Карл.

- Ничего не могу сказать, - ответил Беарнец. - Но мне кажется, что если у меня в покоях был не я, а, как вы утверждаете, Ла Моль, то следовало бы вызвать не меня, а Ла Моля и допросить его. Однако, ваше величество, - продолжал Генрих, - я хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство.

- На какое?

- Если бы я, видя приказ, подписанный королем, вместо того, чтобы подчиниться ему, оказал бы сопротивление, я был бы виновен и заслужил бы любое наказание. Но ведь это был не я, а какой-то незнакомец, которого приказ ни в малой мере не касался! Его хотели арестовать незаконно - он стал защищаться; быть может, защищался он чересчур усердно, но он был в своем праве!

- Однако... - пробормотала Екатерина.

- Приказ требовал арестовать именно меня? - спросил Генрих.

- Да, - ответила Екатерина, - и государь подписал его собственноручно.

- А значилось ли в приказе - в случае, если меня не будет, арестовать всякого, кто окажется на моем месте?

- Нет, - ответила Екатерина.

- В таком случае, - продолжал Генрих, - до тех пор, пока не будет доказано, что я заговорщик, а человек, находившийся у меня в комнате, мой сообщник, - этот человек невиновен.

С этими словами он повернулся к Карлу IX.

- Государь, я никуда не выйду из Лувра, - обратился к нему Генрих. - Я даже готов по одному слову вашего величества отправиться в любую государственную тюрьму, в какую вам будет угодно меня направить. Но пока не будет доказано противного, я имею право назвать себя, и я себя называю самым верным слугой, верноподданным и братом вашего величества!

И тут Генрих с таким достоинством, какого в нем доселе не замечали, поклонился Карлу и удалился.

- Браво, Анрио! - сказал Карл, когда король Наваррский вышел.

- Браво? За то, что он вас высек? - заметила Екатерина.

- А почему бы мне не аплодировать? Разве я не говорю "браво", когда мы с ним фехтуем, и он наносит мне удары? Матушка, вы напрасно так пренебрежительно отнеситесь к этому молодцу.

- Сын мой, - ответила Екатерина, - я не пренебрежительно отношусь к нему, я его боюсь.

- И это напрасно, матушка! Анрио мне друг, и, как он справедливо заметил, если бы он составлял против меня заговор, он дал бы кабану сделать свое дело.

- Да, чтобы его личный враг, герцог Анжуйский, стал французским королем? - спросила Екатерина.

- Матушка, не все ли равно, по какой причине Анрио спас мне жизнь? Он спас меня - вот что самое важное! И - смерть всем чертям! - я не позволю огорчать его. Что же касается Ла Моля, то я сам поговорю о нем с герцогом Алансонским, у которого он служит.

Этими словами Карл IX предлагал матери удалиться. Она вышла, пытаясь придать определенную форму своим смутным подозрениям.

Ла Моль, из-за своей незначительности, был непригоден для ее целей.

У себя Екатерина застала Маргариту - та ждала ее.

- А-а! Это вы, дочь моя! - сказала она. - Я посылала за вами вчера вечером.

- Я знаю, но меня не было дома.

- А утром?

- Утром я пришла сказать вашему величеству, что вы собираетесь совершить величайшую несправедливость.

- Какую?

- Вы собираетесь арестовать графа де Ла Моля?

- Вы ошибаетесь, дочь моя! Я никого не арестовываю - приказы об аресте отдает король, а не я.

- Не будем играть словами, когда речь идет о таком серьезном деле! Ла Моля арестуют, ведь так?

- Весьма вероятно.

- По обвинению в том, что сегодня ночью он находился в спальне короля Наваррского, убил двух стражников и ранил Морвеля?

- Да, его обвиняют в этом преступлении.

- Его обвиняют в этом несправедливо, - сказала Маргарита, - де Ла Моль невиновен.

- Де Ла Моль невиновен? - воскликнула Екатерина, подскочив от радости и поняв, что разговор с Маргаритой прольет свет на эти события.

- Да, невиновен! - повторила Маргарита. - И не может быть виновен, потому что он был не у короля.

- А где же он был?

- У меня, ваше величество.

- У вас?!

- Да, у меня.

За такое признание принцессы крови Екатерина должна была бы испепелить ее грозным взглядом, но она только скрестила руки на поясе.

- И если... - после минутного молчания сказала Екатерина, - если де Ла Моля арестуют и допросят...

- ..он скажет, где и с кем он был, - ответила Маргарита, хотя была твердо уверена в противном.

- Если так, вы правы, дочь моя: де Ла Моля арестовать нельзя.

Маргарита вздрогнула: ей показалось, что в тоне, каким ее мать произнесла эти слова, заключался таинственный и страшный смысл, но ей нечего было сказать, ибо просьба ее была удовлетворена.

- Но если у короля был не де Ла Моль, - сказала Екатерина, - значит, там был кто-то другой? Маргарита промолчала.

- Вы не знаете, кто этот другой, дочь моя? - спросила Екатерина.

- Нет, матушка, - не очень уверенно ответила Маргарита.

- Ну, не будьте же откровенны только наполовину!

- Повторяю, ваше величество, я его не знаю, - невольно бледнея, стояла на своем Маргарита.

- Хорошо, хорошо, - с равнодушным видом сказала Екатерина, - мы это узнаем. Идите, дочь моя, и будьте покойны: ваша мать стоит на страже вашей чести.

Маргарита вышла.

"Ага! Они заключили союз! - говорила себе Екатерина. - Генрих и Маргарита сговорились: муж ослеп, чтобы жена онемела. Вы очень ловки, дети мои, и воображаете, что очень сильны, но ваша сила в единении, а я разобью вас поодиночке. Кроме того, настанет день, когда Морвель сможет говорить или писать, когда он назовет имя или начертит шесть букв, - и тогда мы все узнаем. Да, но до тех пор виновный будет в безопасности!.. Самое лучшее - это разъединить эту пару теперь же".

И во исполнение этого намерения Екатерина направилась к покоям сына, где и застала его за разговором с герцогом Алансонским.

- А-а! Это вы, матушка! - нахмурив брови, сказал Карл IX.

- Почему вы не прибавили "опять"? Это слово было у вас на уме, Карл!

- То, что у меня на уме, это мое дело, - ответил Карл грубым тоном, который временами появлялся у него даже в разговоре с Екатериной. - Что вам от меня надо? Говорите скорее!

- Вы были правы, сын мой, - сказала Екатерина Карлу. - А вы, Франсуа, ошиблись.

- В чем? - спросили обе августейшие особы.

- У короля Наваррского был не Ла Моль.

- А-а! - бледнея, произнес Франсуа.

- А кто же у него был? - спросил Карл.

- Пока неизвестно, но станет известно, как только заговорит Морвель. Итак, отложим это дело, которое не замедлит выясниться, и вернемся к Ла Молю.

- Но при чем же тогда Ла Моль, матушка, если не он был у короля Наваррского?

- Да, он не был у короля Наваррского, - отвечала Екатерина, - но он был у.., королевы Наваррской.

- У королевы! - воскликнул Карл и разразился нервическим хохотом.

- У королевы! - побледнев, как мертвец, пробормотал герцог Алансонский.

- Да нет же! Нет! - возразил Карл. - Гиз говорил мне, что встретил носилки Маргариты!

- Так оно и было, - ответила Екатерина - где-то в городе у нее есть дом.

- На улице Клош-Персе! - воскликнул Карл.

- О-о! Это уж чересчур! - сказал герцог Алансонский, вонзая ногти себе в грудь. - И его рекомендовала она мне!

- Ага! Теперь я понял! - внезапно останавливаясь, сказал король. - Значит, это он защищался от нас ночью и сбросил мне на голову серебряный кувшин! Негодяй!

- Да, да! Негодяй! - повторил Франсуа.

- Вы правы, дети мои, - сказала Екатерина, не подавая виду, что ей понятно, какое чувство побуждает каждого из сыновей произнести этот приговор. - Вы правы: малейшая нескромность этого дворянина может вызвать страшный скандал и погубить честь принцессы крови! А для этого ему достаточно выпить.

- Или расхвастаться, - сказал Франсуа.

- Верно, верно, - подхватил Карл. - Но мы не можем перенести это дело в суд, если сам Анрио не согласится подать жалобу.

- Сын мой, - сказала Екатерина, кладя руку Карлу на плечо и выразительно сжимая его, чтобы обратить все внимание короля на то, что она собиралась предложить, - выслушайте хорошенько то, что я хочу вам сказать. Это преступление может повлечь за собой скандал. Но не судьи и не палачи наказывают за такого рода оскорбление величества. Будь вы простые дворяне, мне было бы нечему учить вас, - вы оба люди храбрые, но вы принцы крови, и вы не можете скрестить ваши шпаги со шпагой какого-то дворянинишки! Обдумайте способ мести, приемлемый для принцев крови.

- Смерть всем чертям! - воскликнул Карл. - Вы правы, матушка! Я что-нибудь соображу.

- Я помогу вам, брат мой! - вскричал герцог Алансонский.

- А я, - сказала Екатерина, развязывая черный шелковый поясок, который тройным кольцом обвивал ее талию и свешивался до колен двумя концами с кисточками, - я ухожу, но вместо себя я оставляю вот это. И она бросила свой поясок к ногам принцев.

- А-а! Понимаю, - воскликнул Карл.

- Так этот поясок... - заговорил герцог Алансонский, поднимая его с пола.

- ..и наказание и тайна, - торжествующе сказала Екатерина. - Но не мешало бы впутать в это дело и Генриха, - прибавила она и вышла.

- Черт возьми! Нет ничего легче! - сказал герцог Алансонский. - Как только мы скажем Генриху, что жена ему изменяет... - Обратившись к королю, он спросил:

- Итак, вы согласны с мнением матушки?

- Вполне! - ответил Карл, не подозревая, что всаживает тысячу кинжалов в сердце герцога. - Это рассердит Маргариту, зато обрадует Анрио.

Он позвал офицера своей стражи и приказал сообщить Генриху, что король просит его к себе, но тотчас передумал:

- Нет, не надо, я сам пойду к нему. А ты, Алансон, предупреди Анжу и Гиза.

Выйдя из своих покоев, он пошел но маленькой винтовой лестнице, по которой поднимались на третий этаж и которая вела к покоям Генриха.