- Государь, - обратился к Генриху Рене, - я пришел поговорить с вами о том, что меня давно интересует.

- О духах? - улыбаясь, спросил Генрих.

- Да, государь, пожалуй.., о духах! - ответил Рене, сделав какой-то странный знак согласия.

- Говорите, я слушаю: этот предмет всегда казался мне весьма увлекательным.

Рене взглянул на Генриха, пытаясь, что бы тот ни говорил, прочитать его непроницаемые мысли, но, увидав, что это дело совершенно безнадежное, продолжал:

- Государь, один мой друг должен на днях приехать из Флоренции: он усиленно занимается астрологией...

- Да, - прервал его Генрих. - я знаю, что это страсть всех флорентийцев.

- В содружестве с крупнейшими учеными всего мира он составил гороскопы самых именитых дворян Европы.

- Ах, вот оно что! - сказал Генрих.

- А так как род Бурбонов является знатнейшим из знатных, ибо ведет свое начало от графа Клермона, пятого сына Людовика Святого, то вы, ваше величество, можете быть уверены, что он составил и ваш гороскоп.

Генрих стал слушать парфюмера еще внимательнее.

- А вы помните этот гороскоп? - осведомился король Наваррский, пытаясь равнодушно улыбнуться.

- О! - кивнув головой, произнес Рене, - такие гороскопы, как ваш, не забывают.

- В самом деле? - иронически пожав плечами, сказал Генрих.

- Да, государь, ибо гороскоп утверждает, что вас ждет самая блестящая судьба.

Глаза молодого короля невольно сверкнули молнией, тотчас погасшей в облаке равнодушия.

- Все эти итальянские оракулы - льстецы, - возразил Генрих. - а льстец и обманщик - родные братья. Разве один из них не предсказал мне, что я буду командовать войсками? Это я-то!

И Генрих расхохотался. Но наблюдатель, менее занятый своими мыслями, нежели Пене, почувствовал и понял бы, что это смех деланный.

- Государь, - холодно сказал Рене, - гороскоп предвещает нечто большее.

- Он предвещает, что во главе одного из этих войск я одержу победу?

- Больше того, государь!

- Ну, тогда я стану завоевателем, вот увидите, - сказал Генрих.

- Государь, вы станете королем.

- Да я и так король, - заметил Генрих, пытаясь успокоить неистово забившееся сердце.

- Государь, мой друг знает, что говорит: вы не только будете королем, вы будете царствовать.

- Понимаю, - тем же насмешливым тоном продолжал Генрих, - вашему другу нужны пять экю - ведь правда, Рене? Такое пророчество, особливо в наше время, сильно действует на людей честолюбивых. Слушайте, Рене, я не богат, и потому сейчас я дам вашему другу пять экю, а еще пять экю я дам ему, когда пророчество сбудется.

- Государь, не забывайте, что вы заключили договор с Дариолой, - заметила г-жа де Сов, - не давайте же слишком много обещаний.

- Сударыня, я надеюсь, что, когда это время настанет, ко мне будут относиться, как к королю; следовательно, если я сдержу хотя бы половину своих обещаний, все будут очень довольны.

- Государь, - сказал Рене. - я продолжаю.

- Как, еще не все? - воскликнул Генрих. - Ну хорошо, если я стану императором, я заплачу вдвое больше.

- Государь, мой друг везет с собою из Флоренции ваш гороскоп; когда-то, будучи в Париже, он составил и другой гороскоп, и оба показали одно и то же. А кроме того, мой друг доверил мне одну тайну.

- Тайну, важную для его величества? - оживленно спросила г-жа де Сов.

- Думаю, что да, - ответил флорентиец.

"Он подыскивает слова, - подумал Генрих, не приходя Рене на помощь. - Трудненько же ему, сдается мне, выложить то, что у него на душе".

- Так говорите же, в чем дело! - сказала г-жа де Сов.

- Дело вот в чем, - начал флорентиец, взвешивая каждое слово, - дело в тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе.

Ноздри короля Наваррского чуть-чуть расширились, и это был единственный признак, что его внимание к разговору, принявшему неожиданный оборот, удвоилось.

- А ваш флорентийский друг кое-что знает об этих отравлениях? - спросил Генрих.

- Да, государь.

- Как же так, Рене? Вы доверяете мне чужую тайну, да еще такую страшную? - спросил Генрих, стараясь говорить как можно более естественным тоном.

- Этому Другу нужен совет вашего величества.

- Мой?

- Что ж тут удивительного, государь? Вспомните старого солдата, участника сражения при Акциуме; у него был судебный процесс, и он просил совета у императора Августа.

- Август был адвокатом, Рене, а я не адвокат.

- Государь, когда мой друг доверил мне эту тайну, вы, ваше величество, еще принадлежали к протестантской партии, вы были первым ее вождем, а вторым - принц Конде.

- Что же дальше? - спросил Генрих.

- Мой друг надеялся, что вы воспользуетесь вашим всемогущим влиянием на принца Конде и попросите его не помнить зла.

- Объясните, в чем дело. Рене, если хотите, чтобы я вас понял, - не меняя ни тона, ни выражения лица, сказал Генрих.

- Ваше величество, вы поймете меня с первого слова: мой друг знает во всех подробностях, как пытались отравить его высочество принца Конде.

- А разве принца Конде пытались отравить? - спросил Генрих с прекрасно разыгранным изумлением. - В самом деле?.. Когда же?

Рене пристально посмотрел на короля.

- Неделю тому назад, государь, - коротко ответил он.

- Какой-нибудь враг? - спросил король.

- Да, - отвечал Рене, - враг, которого знаете вы, ваше высочество, и который знает вас.

- Да, да, мне кажется, я что-то слышал, - сказал Генрих, - но я не знаю никаких подробностей, которые друг ваш собирается мне рассказать; расскажите вы.

- Хорошо! Принцу Конде кто-то прислал душистое яблоко, но, к счастью, в то время, когда яблоко принесли, у принца был его врач. Он взял у посланца яблоко и понюхал, чтобы узнать его запах и его доброкачественность. Через два дня на лице у врача появилась гангренозная язва с кровоизлиянием, которая разъела ему все лицо, - так поплатился он за свою преданность или за свою неосторожность.

- Но я уже наполовину католик, - ответил Генрих, и, к сожалению, утратил всякое влияние на принца Конде, так что ваш друг обратился ко мне напрасно.

- Ваше величество, моему другу может помочь ваше влияние не только на принца Конде, но и на принца Порсиана, брата того Порсиана, которого отравили.

- Знаете что, Рене, - заметила Шарлотта. - от ваших рассказов бросает в дрожь! Вы неудачно выбрали время, чтобы похлопотать за своего друга. Уже поздно, а разговор ваш замогильный. Честное слово, ваши духи интереснее. - И Шарлотта снова протянула руку к коробочке с опиатом.

- Сударыня, - сказал Рене. - прежде чем испробовать опиат, послушайте, как могут воспользоваться такими удобными случаями злоумышленники.

- Рене. - сказала баронесса. - сегодня вы просто зловещи.

Генрих нахмурил брови; он понимал, что у Рене есть какая-то цель, но не мог угадать, какая, а потому решил довести этот разговор до конца, хотя он и пробуждал у него скорбные воспоминания.

- А вы знаете и подробности отравления принца Порсиана? - спросил Генрих.

- Да, - ответил Рене. - Было известно, что на ночь он оставлял у постели зажженную лампу; в масло подлили яд, и принц задохнулся от испарений.

Генрих стиснул покрывшиеся потом пальцы.

- Значит, - тихо сказал он. - тот, кого вы называете своим другом, знает не только подробности отравления, но и отравителя.

- Да, потому-то он и хотел узнать у вас, можете ли вы повлиять на здравствующего принца Порсиана, чтобы он простил убийце смерть своего брата.

- Но я еще наполовину гугенот и, к сожалению, не имею никакого влияния на принца Порсиана: ваш Друг обратился бы ко мне напрасно.

- А что вы думаете о намерениях принца Конде и принца Порсиана?

- Откуда же я знаю их намерения. Рене? Насколько мне известно. Господь Бог не наградил меня способностью читать в сердцах людей.

- Ваше величество, вы могли бы спросить об этом самого себя, - спокойно произнес Рене. - Не было ли в жизни вашего величества какого-нибудь события, столь мрачного, что оно могло бы подвергнуть испытанию ваше чувство милосердия, и столь прискорбного, что могло бы послужить пробным камнем для вашего великодушия?

Слова эти были сказаны таким тоном, что даже Шарлотта вздрогнула; в них заключался столь прямой, столь ясный намек, что баронесса отвернулась, дабы скрыть краску смущения и дабы не встретиться взглядом с Генрихом.

Генрих сделал над собой огромное усилие; грозные складки, появившиеся у него на лбу, когда говорил флорентиец, разгладились, и благородная сыновняя скорбь уступила место раздумью.

- Мрачного события.., в моей жизни?.. - переспросил он. - Нет, Рене, не было; из времен юности я помню только свое сумасбродство и беспечность, а кроме того, более или менее острые нужды, которые возникают из потребностей нашей природы или являются испытанием, ниспосланным нам Богом.

Рене тоже сдерживал себя и внимательно смотрел то на Генриха, то на Шарлотту, как будто желая вывести из равновесия первого и удержать вторую, так как Шарлотта, чтобы скрыть свое смущение, вызванное этим разговором, повернулась лицом к зеркалу и протянула руку к коробочке с опиатом.

- Скажите, государь, если бы вы были братом принца Порсиана или сыном принца Конде и кто-нибудь отравил бы вашего брата или убил вашего отца...

Шарлотта чуть слышно вскрикнула и поднесла опиат к губам. Рене видел это, но на этот раз ни словом, ни жестом не остановил ее, а только крикнул:

- Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если бы вы были на их месте?

Генрих собрался с духом, дрожащей рукой вытер лоб, на котором выступили капли холодного пота, встал во весь рост и в полной тишине, когда Шарлотта и Рене затаили дыхание, ответил:

- Если бы я был на их месте и если бы я был уверен, что буду царствовать, то есть представлять собой Бога на земле, я сделал бы то же, что сделал Бог, - простил бы.

- Сударыня! - вырывая опиат у г-жи де Сов, воскликнул Рене. - Отдайте мне коробочку! Я вижу, мой приказчик принес ее вам по ошибке; завтра я пришлю вам другую.