Читатель, уж верно, помнит, что в предшествующей главе упоминался некий дворянин по имени Ла Моль, которого с нетерпением поджидал Генрих Наваррский. Как и предсказывал адмирал, этот молодой человек приехал в Париж вечером 24 августа 1572 года; въехав через городские ворота Сен-Марсель и, довольно презрительно посматривая на живописные вывески гостиниц, в большом количестве стоявших и с правой и с левой стороны, он направил взмыленную лошадь к центру города, проехал площадь Мобер, Малый мост, мост собора Богоматери, затем по набережной и, наконец, остановился в начале улицы Бресек, впоследствии переименованной нами в улицу Арбр-сек - это новое название мы и сохраним ради удобства нашего читателя.

Название Арбр-сек "Arbre-sec - сухое дерево (франц.).", видимо, понравилось Ла Молю, и он поехал по этой улице; на левой стороне его внимание привлекла великолепная жестяная вывеска, которая со скрипом покачивалась на кронштейне и позванивала колокольчиками; Ла Моль опять остановился и прочитал название: "Путеводная звезда" - то была подпись под картиной, наиболее заманчивой для проголодавшегося путешественника: в темном небе жарится на огне цыпленок, а человек в красном плаще взывает к этой новоявленной звезде, воздевая к ней и руки, и кошелек.

"У этой гостиницы отличная вывеска, - подумал дворянин, - а ее хозяин, наверно, малый не промах; к тому же я слышал, что улица Арбр-сек находится в Луврском квартале, и если только заведение соответствует вывеске, я устроюсь здесь как нельзя лучше".

Пока новоприбывший мысленно произносил этот монолог, с другого конца улицы, то есть от улицы Сент-Оноре, подъехал другой всадник и тоже остановился, восхищенный вывеской "Путеводной звезды".

Всадник, уже знакомый нам хотя бы по имени, сидел на белой испанской лошади и носил черный камзол с черными агатовыми пуговицами. На нем был темно-лиловый бархатный плащ, черные кожаные сапоги, шпага с чеканным стальным эфесом и парный к ней кинжал. Описав его костюм, перейдем к описанию его наружности: это был молодой человек лет двадцати четырех - двадцати пяти, загорелый, с голубыми глазами, тонкими усиками, с ослепительно белыми зубами, которые, казалось, озаряли его лицо, когда он улыбался своей ласковой, грустной улыбкой, и, наконец, с безупречно очерченным, на редкость красивым ртом.

Второй путешественник являл собой полную противоположность первому. Из-под шляпы с загнутыми вверх полями выбивались густые вьющиеся светло-рыжие волосы и глядели серые глаза, сверкавшие при малейшем неудовольствии таким ослепительным огнем, что начинали казаться черными.

У него был розоватый оттенок белой кожи, тонкие губы, рыжие усы и великолепные зубы. Высокий, плечистый, он представлял собой довольно распространенный тип красавца, и пока он ездил по Парижу, оглядывая все окна под тем предлогом, что ищет вывеску, женщины засматривались на него; что же касается мужчин, то они, возможно были бы не прочь высмеять и чересчур узкий плащ, и облегающие штаны, и допотопного фасона сапоги, но смех переходил в любезное пожелание "Да хранит вас Бог!", как только они замечали, что лицо незнакомца способно в одну минуту принять самые разные выражения, кроме одного - выражения доброжелательности, свойственного смущенному провинциалу.

Он первый и начал разговор, обратившись к другому дворянину, который, как мы заметили, разглядывал гостиницу "Путеводная звезда":

- Черт побери! Скажите, сударь, - произнес он с ужасным горским выговором, по которому сразу узнаешь уроженца Пьемонта среди сотни других приезжих, - далеко отсюда до Лувра? Во всяком случае, наши вкусы как будто сходятся, и это очень лестно для моей особы.

- Сударь, - отвечал другой дворянин с провансальским выговором, таким же характерным в своем роде, как и пьемонтский акцент первого собеседника в своем, - мне кажется, что эта гостиница действительно недалеко от Лувра. Тем не менее я еще не вполне уверен, буду ли я иметь удовольствие присоединиться к вам. Я пока раздумываю.

- Так вы еще не решили? А вид у гостиницы заманчивый! Но, может быть, я соблазнился тем, что увидал здесь вас. Все-таки согласитесь, что вывеска хороша.

- Так-то оно так, но она-то и возбуждает мои сомнения относительно самой гостиницы. Меня предупреждали, что в Париже уйма плутов и что здесь так же ловко обманывают вывесками, как и другими способами.

- Черт побери! Плутовство меня не пугает, - объявил пьемонтец. - Если хозяин подаст мне курицу, изжаренную хуже, чем та, что на вывеске, я его самого посажу на вертел и буду вертеть, пока он не прожарится. Итак, сударь, войдемте.

- Вы меня убедили, - со смехом ответил провансалец. - Прошу вас, сударь, входите первым.

- Нет, сударь, клянусь душой, я этого не допущу, - я всего-навсего ваш покорный слуга, граф Аннибал де Коконнас.

- Граф Жозеф-Иасинт-Бонифас Лерак де Ла Моль к вашим услугам.

- В таком случае возьмемтесь за руки и войдем вместе.

Во исполнение этого примирительного предложения оба молодых человека спешились, отдали поводья конюху, поправили шпаги и, взявшись за руки, пошли к двери гостиницы, на пороге которой стоял хозяин. Но, вопреки обыкновению людей этой категории, почтенный домовладелец, как видно, не обратил на них ни малейшего внимания: он был занят разговором с желтым сухопарым верзилой, покрытым широким плащом цвета древесного гриба, как сова - перьями.

Дворяне подошли к хозяину гостиницы и его собеседнику в плаще цвета древесного гриба так близко, что Коконнас, уязвленный их невнимательностью к себе и своему спутнику, дернул хозяина за рукав. Хозяин сразу очнулся и отпустил своего собеседника.

- До свидания! - сказал он ему. - Приходите поскорее и непременно расскажите мне обо всем, что происходит.

- Эй, негодяй, - сказал Коконнас, - ты что же, не видишь, что к тебе пришли по делу?

- Ах, простите, господа, - ответил хозяин, - я вас не заметил.

- Черт побери! Надо замечать! А теперь, когда ты нас заметил, будь любезен обращаться к нам не просто "сударь", а "граф".

Ла Моль стоял сзади, предоставив вести переговоры Коконнасу, благо тот все взял на себя.

Однако по нахмуренным бровям Ла Моля было ясно, что он в любую минуту готов прийти на помощь Коконнасу, когда наступит время действовать.

- Ладно! Так что же вам угодно, граф? - совершенно спокойно спросил хозяин.

- Вот-вот... Так-то лучше, не правда ли? - спросил Коконнас, оборачиваясь к Ла Молю, который утвердительно кивнул головой. - Нам с графом угодно получить ужин и ночлег в вашей гостинице, вывеской коей мы соблазнились.

- Господа, я в отчаянии, - ответил хозяин, - у меня свободна только одна комната, и я боюсь, что это вам не подойдет.

- Ну что ж, - сказал Ла Моль, - мы остановимся в другой гостинице.

- Нет, нет, - возразил Коконнас, - я останусь здесь; моя лошадь измучена. Раз вы отказываетесь, я беру комнату один.

- А-а, это меняет дело, - с тем же наглым равнодушием ответил хозяин.

- Если вы один, так я вас вовсе не пущу.

- Черт побери! Вот забавная скотина! Только что сказал, что двое - слишком много, а теперь оказывается, что один - слишком мало! Так ты не хочешь принять нас, негодяй?

- Что ж, господа, раз уж вы заговорили таким тоном, я отвечу вам откровенно.

- Отвечай, да поскорей.

- Ладно! Я уж лучше откажусь от чести принять вас в моей гостинице.

- Почему?.. - спросил Коконнас, бледнея от гнева.

- Да потому, что у вас нет лакеев, значит, господская комната будет занята, а две лакейские будут пустовать. Ежели я отдам вам господскую комнату, стало быть, есть риск, что не сдам другие.

- Господин де Ла Моль, - сказал Коконнас, оборачиваясь, - как вы думаете: не отколотить ли нам этого прохвоста?

- Согласен, - ответил Ла Моль, готовясь вместе со своим спутником отхлестать хозяина плетью.

Но, несмотря на готовность обоих, видимо, очень решительных дворян перейти от слов к делу, что не предвещало трактирщику ничего хорошего, он нимало не испугался и только отступил на шаг от двери.

- Сейчас видно, что вы из провинции, господа, - насмешливо сказал он. - В Париже прошла мода бить трактирщиков, которые не желают сдавать комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете на меня орать, я кликну соседей, и тогда уж исколотят вас, а это отнюдь не почетно для дворян.

- Черт побери! Да он издевается над нами! - вне себя от гнева вскричал Коконнас.

- Грегуар, подай мне аркебузу! - приказал хозяин своему слуге таким тоном, каким сказал бы: "Подай господам стул!".

- Клянусь кишками папы! - зарычал Коконнас, обнажая шпагу. - Да разгорячитесь же, господин де Ла Моль!

- Не надо! Право не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин.

- Вы так думаете? - воскликнул Коконнас.

- Я думаю, что хозяин "Путеводной звезды" прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: "Господа, вы мне не нужны", лучше было бы сказать нам вежливо: "Пожалуйте, господа", а в счете поставить: за господскую комнату - столько-то, за лакейскую - столько-то, приняв в соображение, что, если у нас сейчас нет лакеев, мы их наймем.

С этими словами Ла Моль мягко отстранил хозяина, Уже протянувшего руку к аркебузе, пропустил в дом Коконнаса и следом за ним вошел сам.

- Ну хорошо, - сказал Коконнас, - но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого.

- Потерпите, дорогой спутник, - ответил Ла Моль. - Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж кто на брачные торжества, кто на предстоящую войну во Фландрии, поэтому другой квартиры нам не найти; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих.

- Черт побери! Ну и терпение у вас! - пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. - Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник...

- Те-те-те, дорогой дворянин, можете не сомневаться, что вы будете здесь, как у Христа за пазухой, - прервал его хозяин, оттачивая на оселке кухонный нож, и пробормотал, качая головой:

- Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы своего Беарнца с мадмуазель Марго!

Помолчав, он добавил с такой усмешкой, что оба постояльца наверно вздрогнули бы, если бы видели ее:

- Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты.., и что как раз...

- Эй! Будем мы ужинать наконец? - прикрикнул Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой.

- Как вам будет угодно, сударь, - ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием какой-то мысли, пришедшей ему в голову.

- Нам угодно поужинать, да поскорее, - ответил Коконнас и, повернувшись к Ла Молю, сказал:

- Вот что, граф: пока нам приготовляют комнату, скажите: как, по-вашему: Париж - веселый город?

- По правде говоря - нет, - ответил Ла Моль. - У меня сложилось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо? Чувствуете, какая тяжесть в воздухе?

- Скажите, граф, вы ведь стремитесь попасть в Лувр?

- Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас?

- Ну что ж?! Давайте устремимся вместе.

- Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу.

- Поздно или не поздно, а выйти придется. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом де Гизом.

При имени герцога де Гиза хозяин насторожился и подошел поближе.

- Мне сдается, что этот бездельник подслушивает.

- Да! - сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину "Путеводной звезды" не слишком почтительный прием.

- Да, я прислушиваюсь, господа, - ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку, - но только чтобы услужить вам. Я услыхал имя герцога де Гиза и тотчас подошел. Чем могу быть вам полезен, господа?

- Ха, ха, ха! Как видно, это имя обладает волшебной силой, судя по тому, что из наглеца ты превратился в подхалима. Дьявольщина!.. Как тебя зовут?

- Ла Юрьер, - с поклоном ответил хозяин.

- Отлично; стало быть, Ла Юрьер, у герцога де Гиза такая тяжелая рука, что может сделать вежливым даже тебя! Уж не думаешь ли ты, что моя легче?

- Не легче, граф, а короче, - возразил хозяин. - А кроме того, - добавил он, - должен вам сказать, что великий Генрих - кумир парижан.

- Какой Генрих? - спросил Ла Моль.

- По-моему, есть только один, - ответил трактирщик.

- Прости, любезный, есть и другой, и я советую не говорить о нем плохо, - это Генрих Наваррский. А кроме него, есть еще Генрих Конде, человек тоже весьма достойный.

- Этих я не знаю, - сказал хозяин.

- Зато их знаю я, - сказал Ла Моль, - а так как я послан к королю Генриху Наваррскому, то и советую не отзываться о нем плохо в моем присутствии.

Хозяин молча прикоснулся к своему колпаку и продолжал нежно поглядывать на Коконнаса.

- Стало быть, сударь, вы будете разговаривать с великим герцогом де Гизом? Какой вы счастливец, сударь: вы приехали, конечно, ради...

- Ради чего? - спросил Коконнас.

- Ради праздника, - ответил хозяин с особенной усмешкой.

- Вернее - ради праздников, - ведь Париж, как я слышал, захлебывается во всяких празднествах; только и разговору, что о пирах, балах и каруселях. В Париже много веселятся, а?

- Не так уж много, сударь, по крайней мере, до сегодняшнего дня, - ответил хозяин. - Но я надеюсь, что скоро мы повеселимся.

- Однако на свадьбу его величества короля Наваррского в Париж съехалось много народа, - заметил Ла Моль.

- Много гугенотов, это верно, сударь, - резко ответил Ла Юрьер, но, спохватившись, добавил:

- Ах, простите, может быть, господа - тоже протестанты?

- Это я-то протестант? - воскликнул Коконнас. - Еще чего! Я такой же католик, как его святейшество.

Ла Юрьер повернулся в сторону Ла Моля, как бы спрашивая и его, но Ла Моль то ли не понял его взгляда, то ли счел нужным ответить на этот немой вопрос вопросом же:

- Если вы, Ла Юрьер, не знаете его величества короля Наваррского, то, быть может, знаете господина адмирала? Я слышал, что господин адмирал пользуется благоволением двора, а так как я ему рекомендован, то я и хотел бы знать, где он живет, если только его адрес не застрянет у вас в горле.

- Он жил на улице Бетизи, направо отсюда, - ответил хозяин с тайной радостью, невольно отразившейся на его лице.

- То есть как - жил? - спросил Ла Моль. - Значит, он переехал?

- Похоже, что он переехал на тот свет.

- Как - "переехал на тот свет"? - воскликнули оба дворянина.

- Как, господин де Коконнас? - продолжал хозяин с хитрой усмешкой. - Вы сторонник Гиза, и не знаете?

- Чего?

- Да того, что третьего дня, когда адмирал шел по площади Сен-Жермен-Л'Осеруа мимо дома каноника Пьера Пиля, в него выстрелили из аркебузы.

- И он убит? - спросил Ла Моль.

- Нет, ему только перебило руку и оторвало два пальца, но есть надежда, что пули были отравлены.

- Как "есть надежда", негодяй? - воскликнул Ла Моль.

- Я хотел сказать - ходят слухи; не будем ссориться из-за слов; я просто оговорился.

Ла Юрьер, повернувшись спиной к Ла Молю, многозначительно подмигнул Коконнасу и явно издевательски высунул язык.

- Это правда? - радостно спросил Коконнас.

- Правда? - тихо спросил Ла Моль, убитый горестным известием.

- Точно так, как я имел честь доложить вам, - ответил хозяин.

- В таком случае я немедленно отправляюсь в Лувр. Найду я там короля Генриха?

- Вероятно: он там живет.

- Я тоже пойду в Лувр, - объявил Коконнас. - А найду я там герцога де Гиза?

- Возможно: он только что туда проехал, а с ним две сотни дворян.

- Ну что ж, идемте, господин де Коконнас, - сказал Ла Моль.

- Следую за вами, - ответил Коконнас.

- А ваш ужин, господа дворяне? - спросил мэтр Ла Юрьер.

- Ах да! - спохватился Ла Моль. - Впрочем, я, может быть, поужинаю у короля Наваррского.

- А я - у герцога де Гиза, - сказал Коконнас.

- А я, - сказал хозяин, проводив глазами дворян, зашагавших по дороге к Лувру, - почищу шлем, вставлю новый фитиль в аркебузу и наточу протазан. Мало ли что может случиться!