Герцог де Гиз вместе с невесткой, герцогиней Неверской, вернулся к себе во дворец на улице Шом, что против улицы Брак, и, оставив герцогиню на попечение ее служанок, прошел в свои покои, чтобы переодеться, взять ночной плащ и короткий с острым кончиком кинжал, который назывался "Слово дворянина" и которым заменяли шпагу; но, взяв со стола кинжал, герцог заметил маленькую записку, всунутую между ножнами и клинком.

Он развернул бумажку и прочитал:

"Надеюсь, что герцог де Гиз сегодня ночью не вернется в Лувр; если же вернется, пусть на всякий случай наденет добрую кольчугу и захватит добрую шпагу".

- Так, так! - произнес герцог, оборачиваясь к лакею. - Странное предупреждение. Робен! Кто приходил сюда в мое отсутствие?

- Только один человек, ваша светлость.

- А именно?

- Господин дю Га.

- Так! Так! То-то мне показалось, что почерк знакомый. А ты точно знаешь, что приходил дю Га? Ты его видел?

- Не только видел, но и разговаривал с ним, ваша светлость.

- Хорошо, послушаюсь его совета. Шпагу и короткую кольчугу!

Лакей, привыкший к подобного рода переодеваниям, принес и то и другое. Герцог надел кольчугу из таких тоненьких колечек, что стальное плетение было не толще бархата; поверх кольчуги надел серебристо-серый камзол - его излюбленное сочетание цветов, - надел штаны, натянул высокие сапоги, доходившие до середины бедер, на голову надел черный бархатный берет без пера и драгоценностей, закутался в широкий темный плащ, прицепил к поясу кинжал и, отдав шпагу пажу, составлявшему теперь всю его свиту, пошел по направлению к Лувру.

Когда он переступил порог своего дома, звонарь Сен-Жермен-Л'Осеруа пробил час ночи.

Несмотря на поздний час и опасность ночных прогулок в те времена, отважный герцог совершил свой путь без всяких приключений и, здрав и невредим, подошел к огромному, страшному теперь тишиной и тьмой массиву Лувра, где все огни погасли.

Перед королевским замком тянулся глубокий ров, куда выходили почти все комнаты августейших особ, живших во дворце. Покои Маргариты находились в нижнем этаже.

Но и нижний этаж, куда не трудно было бы проникнуть, благодаря глубокому рву находился на высоте почти тридцати футов, следовательно - вне досягаемости для любовников или воров; однако герцог де Гиз решительно спустился в ров.

В ту же минуту стукнуло одно из окон нижнего этажа. Окно было забрано железной решеткой, но чья-то рука вынула один из прутьев, заранее подпиленный, и спустила шелковый шнур в образовавшуюся щель.

- Жийона, это вы? - тихо спросил герцог.

- Да, ваша светлость, - еще тише ответил женский голос.

- А где Маргарита?

- Она ждет вас.

- Отлично.

Герцог сделал знак своему пажу; паж вынул из-под плаща узкую веревочную лестницу. Герцог привязал ее к висящему шнуру, Жийона подтянула лестницу к себе и закрепила, а герцог, прицепив шпагу к поясу, вскарабкался по лестнице и благополучно достиг окна. После этого железный прут решетки стал на место, окно затвори-, лось, а паж, раз двадцать сопровождавший своего господина к этим окнам, убедившись, что герцог благополучно проник в Лувр, закутался в свой плащ и улегся спать под стеной, на траве, покрывавшей ров.

Ночь была мрачная; редкие, теплые, крупные капли падали из туч, насыщенных серой и электричеством.

Герцог следовал за своей провожатой, которая ни много, ни мало, была дочерью маршала Франции Жака де Матиньона; она пользовалась особым доверием Маргариты, не имевшей от нее никаких тайн; поговаривали, что в числе тайн, хранимых неподкупной верностью Жийоны, были такие страшные, что заставляли ее хранить все остальные.

В нижних комнатах и в коридорах было совсем темно, лишь изредка мертвенно-бледная молния освещала мрачные покои голубоватым светом, который тотчас потухал.

Провожатая герцога вела его за руку все дальше и дальше, пока наконец они не дошли до винтовой лестницы, выбитой в толще стены и упиравшейся в незримую потайную дверь прихожей апартаментов Маргариты.

В прихожей царил такой же непроглядный мрак, как и во всем нижнем этаже.

Войдя в прихожую, Жийона остановилась.

- Вы принесли то, что угодно королеве? - спросила она шепотом.

- Да, - ответил герцог де Гиз, - но я отдам это только ее величеству в собственные руки.

- Не теряйте времени, входите! - раздался из темноты голос, при звуке которого герцог, узнав голос Маргариты, вздрогнул.

Бархатная лиловая, украшенная золотыми лилиями портьера приподнялась, и герцог увидел в полумраке королеву, которая, не утерпев, вышла ему навстречу.

- Я здесь, - произнес герцог, быстро проходя под портьерой, которая тотчас упала за его спиной.

Маргарите Валуа пришлось теперь самой быть проводницей герцога в своих покоях, хотя и хорошо ему знакомых, а Жийона осталась у двери и, приложив палец к губам, показывала своей августейшей госпоже, что кругом все тихо.

Словно понимая ревнивую тревогу герцога, Маргарита ввела его в спальню и остановилась.

- Что ж, герцог, вы довольны? - спросила она.

- Доволен? А чем, позвольте вас спросить? - вопросом на вопрос отвечал он.

- А доказательством того, - не без досады ответила Маргарита, - что я принадлежу мужчине, который уже к вечеру дня свадьбы, в самую брачную ночь, так мало обо мне думает, что даже не явился поблагодарить за честь если не моего выбора, то согласия назвать его моим супругом.

- Не беспокойтесь, он придет, тем более раз вы сами того хотите! - с грустью возразил герцог.

- Генрих! И это говорите вы, хотя прекрасно знаете, как это несправедливо! - воскликнула Маргарита. - Если б у меня было желание, на которое вы намекаете, разве я просила бы вас прийти сегодня в Лувр?

- Вы, Маргарита, просили меня явиться в Лувр потому, что хотите уничтожить все, что осталось от наших былых отношений, так как это былое живет не только в моем сердце, но и в серебряном ларце, который я принес вам.

- Знаете, что я вам скажу, Генрих? - сказала Маргарита, пристально глядя на герцога. - Вы мне напоминаете не принца, а школьника! Это я стану отрицать, что любила вас?! Это я захочу погасить пламя, которое, может быть, и потухнет, но отблеск которого не угаснет никогда?! Любовь женщин, занимающих такое положение, как я, может или озарить, или погубить свою эпоху. Нет, нет, герцог! Вы можете оставить у себя и письма вашей Маргариты и ларчик, который она вам подарила. Из всех писем, что в нем лежат, она требует только одно, да и то потому, что оно опасно в равной мере для вас и для нее.

- Все они в вашем распоряжении; берите то, какое вам угодно уничтожить.

Маргарита стала быстро рыться в ларчике, трепетной рукой перебрала с десяток писем, пробегая глазами только их первые строки: ей достаточно было взглянуть на обращение, чтобы в ее памяти тотчас же возникло и содержание письма; но, просмотрев все письма, она страшно побледнела, перевела глаза на герцога и сказала:

- Здесь нет того письма, которое я ищу. Неужели вы потеряли его? Ведь.., если передать его...

- Какое письмо вы ищете?

- То, в котором я прошу вас немедленно жениться.

- Чтобы оправдать свою измену? Маргарита пожала плечами.

- Нет, чтобы спасти вам жизнь. Я говорю о письме, в котором писала вам, что король, видя и нашу любовь, и мои старания расстроить ваш брак с инфантой Португальской, вызвал нашего единокровного брата, герцога Ангулемского, и сказал ему, показывая на две шпаги:

"Или вот этой шпагой ты сегодня вечером убьешь герцога де Гиза, или вот этой я завтра же убью тебя". Где это письмо?

- Вот оно, - ответил герцог де Гиз, вынимая письмо из-за пазухи.

Маргарита чуть не вырвала его у герцога, лихорадочно развернула, удостоверилась, что это и есть то письмо, о котором шла речь, вскрикнула от радости и поднесла к свече. Пламя уничтожило его мгновенно, но Маргаритка, словно боясь, что даже в пепле смогут найти ее неосторожное предупреждение, растоптала и пепел.

Герцог де Гиз все это время следил за лихорадочными движениями своей любовницы.

- Что ж, Маргарита, теперь-то вы довольны? - спросил он, когда все кончилось.

- Да, теперь, когда вы женились на принцессе Порсиан, брат простит нашу любовь; но он никогда не простил бы мне разглашение тайны, подобной той, какую я, из слабости к вам, была не в силах скрыть от вас.

- Да, правда, - ответил герцог де Гиз, - в то время вы меня любили.

- Генрих, я люблю вас по-прежнему, даже больше прежнего.

- Вы?

- Да, я. Я никогда так не нуждалась в преданном и бескорыстном друге, как теперь, - ведь я королева без королевства и безмужняя жена.

Молодой герцог грустно кивнул головой.

- Я говорила вам и теперь повторяю, Генрих, что мой муж меня не только не любит, но презирает и даже ненавидит; впрочем, одно то, что вы находитесь у меня в спальне, как нельзя лучше доказывает, что он меня презирает и ненавидит.

- Еще не поздно: король Наваррский задержался, отпуская своих придворных, и если он еще не пришел, то сейчас явится.

- А я вам говорю, - с возрастающей досадой воскликнула Маргарита, - что он не придет!

- Сударыня, сударыня! - воскликнула Жийона, приподняв портьеру. - Король Наваррский вышел из своих покоев.

- Я знал, что он придет! - воскликнул герцог де Гиз.

- Генрих, - решительно сказала Маргарита, сжимая руку герцога, - сейчас вы увидите, верна ли я своему слову и можно ли положиться на мои обещания. Войдите в этот кабинет.

- Позвольте мне уйти, пока не поздно, а то при первой ласке короля я выскочу из кабинета - и тогда горе ему!

- Вы с ума сошли! Входите же, входите, говорят вам, я отвечаю за все!

Она вовремя втолкнула герцога в кабинет: едва он успел затворить за собой дверь, как король Наваррский, в сопровождении двух пажей, освещавших ему путь восемью желтыми восковыми свечами в двух канделябрах, с улыбкой переступил порог.

Маргарита, чтобы скрыть свое замешательство, сделала глубокий реверанс.

- Вы еще не легли, сударыня? - спросил Беарнец с веселым и простодушным выражением лица. - Уж не меня ли вы дожидались?

- Нет, - отвечала Маргарита, - ведь вы еще вчера сказали мне, что вполне понимаете: наш брак только политический союз, и вы никогда не станете принуждать меня к супружеству.

- Превосходно! Но ведь это нисколько не мешает нам поговорить! Жийона, заприте дверь и оставьте нас одних.

Маргарита уже села, но тут она встала и протянула руку к пажам, словно приказывая им остаться.

- Может быть, позвать и ваших женщин? - спросил король. - Если хотите, я это сделаю, но должен вам признаться - я хочу сказать вам нечто такое, что предпочел бы остаться с вами наедине.

С этими словами король Наваррский направился к двери.

- Нет! - воскликнула Маргарита, стремительно преграждая ему путь. - Нет, не надо, я выслушаю вас!

Беарнец знал теперь все, что ему нужно было знать; он бросил быстрый, но внимательный взгляд на кабинет, словно хотел разглядеть сквозь портьеру его беспросветную темную глубину, затем перевел глаза на бледную от страха красавицу жену.

- В таком случае поговорим, - сказал он самым спокойным тоном.

- Как будет угодно вашему величеству, - ответила молодая женщина, почти падая в кресло, на которое указал ей муж.

Беарнец сел рядом с ней.

- Что бы там ни говорили, а по-моему, наш брак - счастливый брак, - продолжал он. - Я - ваш, вы - моя.

- Но... - испуганно произнесла Маргарита.

- Следовательно, - продолжал король Наваррский, как бы не замечая ее смущения, - мы обязаны быть добрыми союзниками, - ведь сегодня мы перед Богом дали клятву быть в союзе. Не так ли?

- Разумеется.

- Я знаю, как вы прозорливы, и знаю, сколько опасных пропастей разверзается на дворцовой почве; я молод, и, хотя я никому не сделал зла, врагов у меня много. Так вот, к какому лагерю я должен отнести ту, которая носит мое имя и которая клялась мне в любви перед алтарем?

- Как вы могли подумать...

- Я ничего не думаю, я лишь надеюсь и хочу убедиться, что моя надежда имеет основания. Ведь несомненно, наш брак - или политический ход, или ловушка.

Маргарита вздрогнула, возможно, потому, что эта мысль приходила в голову и ей.

- Так на чьей же вы стороне? - спросил Генрих Наваррский. - Король меня ненавидит, герцог Анжуйский ненавидит, герцог Алансонский ненавидит, Екатерина Медичи так ненавидела мою мать, что, конечно, ненавидит и меня.

- Ах, что вы говорите?!

- Я говорю правду, - произнес король, - я не хочу, чтобы кое-кто думал, будто я заблуждаюсь относительно убийства де Муи и отравления моей матери, и поэтому я был бы не прочь, если бы здесь оказался кто-нибудь еще, кто мог бы меня слышать.

- Вы прекрасно знаете, что здесь никого нет, кроме вас и меня, - ответила быстро Маргарита, изо всех сил стараясь держаться как можно спокойнее и веселее.

- Потому-то я и говорю так откровенно, потому-то и решаюсь вам сказать, что я не обманываюсь ни ласками царствующего дома, ни ласками лотарингского дома.

- Государь! Государь! - воскликнула Маргарита.

- В чем дело, душенька? - улыбнувшись, спросил Генрих.

- В том, что такие разговоры очень опасны.

- Нет, не опасны, коль скоро мы одни. Так я вам говорил... - продолжал король.

Для Маргариты это было пыткой; ей хотелось остановить Беарнца на каждом слове, слетавшем с его губ, но Генрих продолжал с показным добродушием:

- Я говорил, что опасность грозит мне со всех сторон: мне угрожает король, мне угрожает герцог Алансонский, мне угрожает герцог Анжуйский, мне угрожает королева-мать, мне угрожают и герцог де Гиз, и герцог Майеннский, и кардинал Лотарингский - словом, угрожают все. Такие вещи чувствуешь инстинктивно, вам это понятно. И вот от всех этих угроз, которые не замедлят обратиться в действие, я могу защититься с вашей помощью, потому что именно те люди, которые ненавидят меня, любят вас.

- Меня? - переспросила Маргарита.

- Да, вас, - с полнейшим добродушием ответил Генрих Наваррский. - Вас любит король Карл; вас любит, - подчеркнул он, - герцог Алансонский; вас любит королева Екатерина; наконец, вас любит герцог де Гиз.

- Государь... - пролепетала Маргарита.

- Ну да! Что же удивительного, что вас любят все? А те, кого я назвал, - ваши братья или родственники. Любить же своих родственников и своих братьев - значит жить в духе Божьем.

- Хорошо, но к чему вы клоните? - спросила совершенно подавленная Маргарита.

- Я уже сказал, к чему: если вы станете моим - не скажу другом, но союзником, - мне ничто не страшно: если же и вы будете моим врагом, я погиб.

- Вашим врагом? О нет, никогда! - воскликнула Маргарита.

- Но и другом - тоже никогда?

- Другом, быть может, и стану.

- А союзником?

- Несомненно!

Маргарита повернулась к королю и протянула ему руку. Генрих взял ее руку, учтиво поцеловал и удержал в своих руках не столько из нежности, сколько желая непосредственно ощущать душевные движения Маргариты.

- Хорошо, я верю вам и отныне считаю вас своим союзником, - сказал он. - Итак, нас поженили, хотя мы друг друга не знали и не любили; женили, не спрашивая тех, кого женят. Таким образом, у нас нет взаимных обязательств мужа и жены. Как видите, я иду навстречу вашему желанию и подтверждаю то, что говорил вам вчера. Но союз мы заключаем добровольно, к нему нас никто не принуждает; наш союз - это союз двух честных людей, обязанных поддерживать и не бросать друг друга; вы согласны с этим?

- Да, - отвечала Маргарита, пытаясь высвободить руку.

- Хорошо, - продолжал Беарнец, не спуская глаз с двери. - Так как лучшим доказательством честного союза является полное доверие, то сейчас я расскажу вам подробно, ничего не утаивая, план, который я составил, чтобы победить в борьбе всех врагов.

- Государь... - пролепетала Маргарита, невольно оглядываясь в свою очередь на кабинет, что вызвало скрытую улыбку у Беарнца, довольного успехом своей хитрости.

- Вот что я собираюсь сделать, - продолжал он, притворяясь, будто не замечает замешательства молодой женщины. - Я...

- Государь! - воскликнула она и, вскочив с места, схватила короля за локоть. - Дайте мне передохнуть: волнение.., жара.., я задыхаюсь!

Маргарита действительно так побледнела и так задрожала, что, казалось, вот-вот упадет на ковер.

Генрих подошел к окну в противоположной стороне комнаты и отворил его. Окно выходило на реку.

Маргарита подошла к мужу.

- Молчите! Ради самого себя, государь, молчите! - чуть слышно произнесла она.

- Сударыня, - сказал Беарнец, улыбаясь своей особенной улыбкой. - Ведь вы же сказали мне, что мы одни!

- Да, но разве вы не знаете, что можно пропустить сквозь стену или потолок слуховую трубку и услышать все?

- Хорошо, хорошо, - с чувством прошептал Беарнец. - Вы не любите меня, это правда, но правда и то, что вы честная женщина.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я хочу сказать, что будь вы способны на предательство, вы дали бы мне договорить, потому что я выдавал только себя. Вы меня остановили. Теперь я знаю, что в кабинете кто-то прячется, что вы неверная жена, но верная союзница, а теперь, - с улыбкой закончил Беарнец, - надо признаться, для меня гораздо важнее верность в политике, нежели в любви...

- Государь... - смущенно вымолвила Маргарита.

- Хорошо, хорошо, об этом поговорим после, когда узнаем друг друга лучше, - сказал Генрих и уже громко спросил:

- Ну как, теперь вам легче дышится?

- Да, государь, - тихо ответила она.

- В таком случае, - продолжал Беарнец, - я не хочу вас больше утруждать своим присутствием. Я почел своим долгом прийти, чтоб засвидетельствовать вам мое уважение и сделать первый шаг к нашей дружбе; соблаговолите принять и уважение и дружбу так же, как я их предлагаю, - от всего сердца. Спите спокойно, доброй ночи.

Маргарита посмотрела на мужа с чувством признательности, светившимся в ее глазах, и протянула ему руку.

- Согласна, - сказала она.

- На политический союз, искренний и честный? - спросил Генрих.

- Искренний и честный, - повторила королева. Беарнец пошел к дверям, бросив на Маргариту взгляд, увлекший ее, как зачарованную, вслед за мужем.

Когда портьера отделила их от спальни, Генрих Наваррский с чувством прошептал:

- Спасибо, Маргарита, спасибо! Вы истинная французская принцесса. Я ухожу спокойным. Я обделен вашей любовью, зато я не буду обделен вашей дружбой. Полагаюсь на вас, как и вы можете полагаться на меня... Прощайте!

Генрих нежно поцеловал руку жены, затем бодрым шагом направился по коридору к себе, шепотом рассуждая сам с собой:

- Что за дьявол торчит у нее? Сам король, герцог Анжуйский, герцог Алансонский, герцог де Гиз, - брат, любовник, тот и другой? По правде говоря, мне теперь почти досадно, что я попросил свидания у баронессы, но раз уж я дал слово и Дариола ждет меня.., все равно. Боюсь только, что баронесса потеряет оттого, что по дороге к ней я побывал в спальне у моей жены Марго, как называет ее мой шурин Карл Девятый, - прелестное создание.

Генрих Наваррский не очень решительно стал подниматься по лестнице, ведущей к покоям г-жи де Сов.

Маргарита провожала его глазами, пока он не исчез из виду, и только тогда вернулась в комнату. В дверях кабинета стоял герцог, и эта картина вызвала в Маргарите чувство, похожее на угрызения совести.

Суровое выражение лица и сдвинутые брови герцога говорили о горьких размышлениях.

- Сегодня Маргарита нейтральна, а через неделю Маргарита станет врагом, - произнес он.

- Значит, вы подслушивали? - спросила королева.

- А что же мне было делать в этом кабинете?

- И, по-вашему, я вела себя не так, как подобает королеве Наваррской?

- Не так, как подобает возлюбленной герцога де Гиза.

- Я могу не любить своего мужа, но никто не имеет права требовать, чтобы я предала его, - отвечала королева. - Скажите честно, разве вы способны выдать тайну вашей жены, принцессы Порсиан?

- Хорошо, хорошо, - покачав головой, сказал герцог. - Пусть будет так. Я вижу, что вы больше не любите меня так, как в те дни, когда вы рассказывали мне все, что замышляет король против меня и моих сторонников.

- Король был сильной стороной, а вы - слабой. Генрих слаб, а вы сильны. Как видите, я продолжаю играть все ту же роль.

- Но перешли из одного лагеря в другой.

- Я получила на это право, когда спасла вам жизнь.

- Хорошо! Когда любовники расходятся, они возвращают друг другу все свои дары, поэтому и я, если мне представится случай, спасу вам жизнь, и мы, будем квиты.

С этими словами герцог поклонился и вышел, а Маргарита не шевельнула пальцем, чтобы его удержать. В передней герцог нашел Жийону, которая проводила его до окна в нижнем этаже, а во рву нашел верного пажа, в сопровождении которого возвратился домой.

Маргарита, задумавшись, сидела у окна.

- Хороша брачная ночь! - прошептала королева. - Муж сбежал, любовник бросил!

В это время по ту сторону рва, по дороге от Деревянной башни к Монетному двору, шел, подбоченясь, какой-то школяр и пел:

Почему, когда на грудь
Я хочу к тебе прильнуть
Иль когда, вздыхая тяжко,
Я ищу твои уста,
Ты обычно и чиста
И сурова, как монашка!..

Для чего тебе беречь
Белизну точеных плеч,
Этот лик и это лоно?

Для того ли, чтоб отдать
Всю земную благодать
Ласкам страшного Плутона!..

Дивный блеск твоих ланит
Зев могилы поглотит;
Но когда и за могилой
Встретиться придется нам,
Знать никто не будет там,
Что была моей ты милой!

Так не мучь и не гони
И скорее протяни,
Протяни свои мне губки,
А не то - пройдут года,
Пожалеешь ты тогда,
Что не сделала уступки!

Маргарита с грустной улыбкой прислушивалась к этой песне; когда же голос школяра замер вдали, она затворила окно и позвала Жийону, чтобы с ее помощью раздеться и лечь.